Рубенс родился в Зигене, в изгнании, на пороге тюрьмы, от матери, исключительно честной и великодушной, и образованного отца, ученого доктора, но человека легкомысленного, не очень совестливого и с недостаточно твердым характером. В четырнадцать лет Рубенса видят пажом у принцессы, а в семнадцать лет — в мастерских. В двадцать лет он уже зрелый мастер. По окончании путешествия, предпринятого с образовательной целью, Рубенс в возрасте двадцати девяти лет возвращается к себе на родину с триумфом, как после победы, одержанной на чужбине. Многие хотят посмотреть его этюды, но ему нечего показать, кроме законченных произведений. Всюду, где побывал Рубенс, после него оставались картины, сначала казавшиеся странными, но быстро понятые и понравившиеся. Во имя Фландрии он овладел Италией, оставляя в каждом городе следы своего пребывания, и походя добывал славу себе, славу своей стране и нечто еще более великое — искусство, дотоле не известное Италии. В качестве трофеев Рубенс привез с собой из путешествия мраморы, гравюры, картины, прекрасные произведения лучших мастеров и сверх того национальное искусство, искусство новое, наиболее обширное по размаху и самое необычное по заложенным в нем возможностям.
По мере того, как слава Рубенса ширится и все дальше распространяет свои лучи, а его талант получает общее признание, Рубенс словно растет: кругозор его расширяется, способности удесятеряются, требования, предъявляемые им к себе и к другим, повышаются. Был ли Рубенс тонким политиком? Как мне кажется, вся его политика заключалась в том, что он ясно, верно и с достоинством воспринимал и передавал желание и волю своих повелителей, очаровывал всех, с кем встречался, своей внушительной наружностью, умом, культурой, оеседой, характером, но больше всего покорял неутомимым бодрствованием своего живописного гения. Он появлялся часто с большой торжественностью, предъявлял свои верительные грамоты, вел светские беседы, писал картины. Он выполнял портреты принцев и королей, писал мифологические картины для дворцов, религиозные — для соборов. Трудно решить, кто пользовался большим доверием: Питер Пауэль Рубенс — живописец, или кавалер Рубенс — полномочный посол. Но есть полное основание предполагать, что художник непонятно как приходил на помощь дипломату. К великому удовольствию тех, кому он служил словом и талантом, Рубенс преуспевал во всем. Отдельные затруднения, задержки и редкие неприятности, омрачавшие его поездки, во время которых дела причудливо переплетались с пиршествами, кавалькадами и живописью, никогда не исходили от его повелителей. Настоящие политики были более мелочны и менее податливы. Подтверждением может служить ссора Рубенса с Филиппом Аренбергом, герцогом Арсхотским, по поводу последней миссии Рубенса в Голландии. Но единственная ли это обида, какую ему пришлось стерпеть при исполнении столь щекотливых обязанностей? По крайней мере, это единственное облачко, заметное издали и бросающее тень горечи на лучезарную жизнь художника. В остальном он был счастлив. Его жизнь от начала и до конца — одна из тех, что внушает любовь к жизни. И при всех обстоятельствах этот человек делает честь человечеству.
Рубенс красив, прекрасно воспитан и образован. Как наследие своего первоначального недолгого обучения он сохраняет любовь к языкам и легко изъясняется на них: он пишет и говорит по-латыни, любит здоровое и полезное чтение. Во время работы его развлекают Плутархом или Сенекой, и он одинаково внимателен и к чтению и к живописи. Он живет в величайшей роскоши, занимая великолепный дом, держит дорогих лошадей и выезжает на них по вечерам; обладает уникальной коллекцией художественных предметов, доставляющей ему наслаждение в часы досуга. Он уравновешен, хладнокровен и методичен в своей личной жизни, в распределении своей работы, в дисциплинировании своего ума, в своего рода укрепляющей и оздоравливающей гигиене своего гения. Он прост, всегда ровен, образцово верен своим друзьям, сочувствует каждому таланту, неистощим в помощи начинающим. Нет успеха, которому он не способствовал бы своим кошельком или похвалой. Его долготерпение по отношению к Адриану Брауэру — весьма характерный эпизод из его жизни, полной доброжелательства к людям, и одно из наиболее любопытных свидетельств его чувства товарищеской солидарности. Он боготворит всякую красоту и не отделяет ее от добра.