Вывалившись из омнибуса несколько более взъерошенный, чем был до поездки, по крайней мере, ментально, Ванька некоторое время приходил в себя, пока снова не стал Ежи…
Проводив взглядом омнибус, он потряс головой, тщетно пытаясь вытрясти из неё племянниц, покупку и продажу акций Ост-Индской компании, рыженькую из генгета и прочие, столь же несомненно важные сведения. Вышло так себе…
— Привыкну, — чуточку нервно пообещал он себе, а позже и заулыбался, найдя ситуацию скорее забавной. Ну, в самом деле… был он как-то с мамой в Ростове, ещё в шестом классе, так там в трамвае ещё больший гвалт стоял. Юг!
Это после… отвык, всё-таки и время иное, и место. Да и Петербург, несмотря на всю его столичность и светскость, довольно-таки чопорный и неспешный город — настолько, что кажется иногда, что от холода и беспрестанной сырости эмоции его жителей ржавеют.
— Да, мадам Шерин, всё устраивает, — покивав, сообщил Ежи старой грымзе и её ещё более старой служанке, высушенной временем так, что она стала похожа на подкисший, начавший плесневеть урюк.
— Никаких девочек, — проскрипела мадам, назидательно поводив перед его лицом узловатым пальцем и кашляя, — вы понимаете, юноша?
— Да, мадам, — кивнул попаданец, — понимаю.
— И вы должны быть благодарны, что я, француженка и парижанка, даю вам приют…
Ежи изо всех сил демонстрировал эту самую благодарность, и мадам, ещё немного позудев, ушла, одарив эмигранта на прощание подозрительным взглядом.
— Вот же сука старая… — беззвучно произнёс он, закрыв наконец дверь.
… но впрочем, ничего нового!
' — Сдаём только славянам!' — мелькнуло в голове, но он решительно вытряхнул эту нелепость, потому что это — другое!
С жильём в Париже во все времена непросто, а сейчасначалась его османизация[ii], и столицу прекрасной Франции залихорадило разного рода земельными спекуляциями.
К тому же, как это обычно и бывает, дома, улицы и кварталы сносятся уже сейчас…
… а строятся, разумеется, очень не вдруг, и временами — очень и очень.
Многие из сносимых кварталов были переполнены просто невообразимо, потому что сто тысяч человек на квадратный километр при низкоэтажной застройке, это что-то невозможное! Нужно ведь понимать, что там не только жильё, но и какие ни есть улочки, магазины и магазинчики, бистро, всевозможные мастерские и полноценные фабрики.
Как⁈ Ну вот как это всё можно уместить на клочке земли⁈
По слухам, которые попаданец проверять не собирается, в таких кварталах народ строится всё больше не вверх, а вниз, создавая настоящие катакомбы и заселяя уже имеющиеся. Да и живут там… можно без особой натяжки сказать, троглодиты.
И вот этот вот человеческий материал выплеснулся отчасти на улицы Парижа обывательского, благополучного, и тоже, в свою очередь, возжелав и благополучия, и…
… в общем, в Париже сейчас непросто не только с жильём. Поэтому два франка в день за дрянной пансион в Латинском квартале, это, можно сказать, не слишком дорого. Да, можно поискать и получше… и вот этим-то он и займётся.
Ещё раз оглядев комнату в мансарде — узкую, неудобно низкую, скошенную, с влажными потёками на потолке, узкой кроватью и…
… да, он проверил — горшок под кроватью, несколько облупившийся, но кажется, достаточно чистый, тоже на месте.
— Это всего-то на неделю, — тихонечко сказал он, но потом посмотрел на ночной горшок… и утешиться не получилось, потому что горшок — это почти символ Эпохи.
— Надо побыстрее разбогатеть, — пробурчал он на польском, начав разбирать пожитки.
Разобрав и разложив их, он открыл дверь и вышел, но почти тут же остановился — там, внизу, этажом ниже, уже кто-то возится с замочной скважиной. Не желая толкаться с соседями на узенькой крутой лестнице, расшаркиваясь и фальшиво улыбаясь, Ежи решил чуточку переждать.
— Чортовы лягушатники, — услышал он, не сразу поняв, что говорят на русском…
… и чёрт его знает, как к этому относится! Потому что с одной стороны — соотечественники, а с другой, учитывая его не самую простую биографию, то ну их к дьяволу!
Выждав для верности несколько минут, он спустился вниз, и, раскланявшись с одним из постояльцем, немолодым, поеденным молью мужчиной из провинции, отошёл чуть поодаль и встал в задумчивости, поняв, что он решительно не представляет, а что же ему, собственно, делать⁈
Ну то есть план покорения Парижа в целом — есть, но вот частности…
— Пум-пу-пу-пум! — бездумно пропел он, и, качнувшись на носках ботинок, так же бездумно вытащил часы, без всякой цели пощёлкав крышкой, и только потом глянув, раз уж достал, на циферблат, согласно которому сейчас три пополудни.