Из сизой бестолочи постельного белья смотрели не мигая две смуглые лопатки. Хрупкий позвонок на тонкой шее шепелявил: «погладь-поцелуй-приласкай-согрей».
Паша положил дрогнувшую руку на теплое плечо. Провел ею по точеному изгибу, убирая покрывало. Наклонился и прикоснулся губами, «Ан-дой-ча», - шепнул и сразу оказался обвит сладко-горячим.
Очищенная от тумана его ладонью, разбуженная им река отдавала Паше грацию и блеск излучин, страсть и горечь глубокого лона, изумрудную линзу далекого омута и шелест мелкой волны вдоль близкой отмели.
Нестюгов открыл глаза. Слабый свет падал сквозь веселые елки. Паша сел и отер росу с лица. Вытряхнул из обугленной кружки горелые нифеля. Спустился к воде и набрал флягу. Чай, сахар, хлеб и сало он прикопал в золе костра. Сверху и вокруг натрусил табак из трех сигарет и облил мочой три ближних дерева. Две пайки хлеба и обрезок копченого мяса, спички и сигареты распределил по карманам.
Тронулся не спеша. Через время согрелся и ускорил темп. Сопочка эта шла ступенями: Пологий подъем, терраса, пологий подъем. Подлесок мешал, пока Паша не нашел узкую, зигзагом, тропу. Какое-то свободное зверье топтало ее по ночам.
Наконец-то подвело живот, но Нестюгов положил себе завтракать наверху, под камнем: «Тепа-тепачки, Пашенька – дневная зверушка, тепа-тепачки».
Камень действительно был огромен. Плоский с одной стороны, он напоминал ископаемую бабочку расплющенную о величайшее в мире окно. Будто летела она с чудовищной скоростью на свет за этим чудовищным окном и влипла в прозрачное, но неимоверно твердое стекло. Влипла и чуть отекла с него, окаменев.
Измотанный последним, почти вертикальным подъемом Нестюгов сидел на ступеньке и со страстью жевал жесткий хлеб. Некие козлы без сердца вырубили в скале высокие ступени, лишив Пашу трудной победы. Солнце двигало тени по прихотливо ограненному монолиту. Ступени без труда привели Нестюгова на вершину большего крыла, чье изящное острие с шипением резало плотный воздух.
За стеной твердого ветра Паша увидел близкий горизонт, игрушечные леса и реки. Увидел, что Земля круглая и родная до дрожи, как пушистый Андойчин позвонок, как несуразный ребячий лепет, как искренний, осмеянный дураками стих.
И больные Пашины слюни потекли в беззащитный мир. И наделали ступенек для слабых ног, и настроили палат для слабых душ, и затопили собой горизонт, звезды и старую каменную бабочку-неудачницу.
Нестюгов открыл глаза. Косые струи лесного света радиально расходились из мешанины над головой. Костер давно угас и кости свело от промозглой сырости. В новенькой кружке стыло парное молоко. Паша выпил его в три глотка и быстро подготовился к восхождению.
Барбарис семиречья
Бородатый Гарибальди
Перед смертью, на салфетке
Клеопатру рисовал.
А когда пришел священник,
Он салфетку съел и умер.
С перепугу подавился.
От удушья умер воин.
.1.
Есть вино, называется «Алые паруса». Нет ничего лучше, чем пить его с другом пока хлещет ливень. Чудесный ливень, как в джунглях, стеной. Чудесное вино, потому что много. Чудесный друг, совсем без башни, как ты.
Друг – это человек, с которым у тебя общий шизоидный компонент, хотя бы один. Дружить умеют только ярко выраженные шизофреники. Мы с ним выраженные ярко, по крайней мере, когда вместе.
Изумительные звуки в растворенное окошко: клумба с розами под ливнем. Все шуршит и вкусно пахнет. «По седой полоске Тибра струги Разина ходили» - это песня. «По коричневому Гангу струги Разина ходили» - такое вот героическое у нас пение.
Некая совершенно несуразная резвость. Чтобы понять, нужно глядеть изнутри. Нужно чтобы ливень, вино, друг и розы под окном.
Софи Лорен была ничего. И Лолобриджида очень приятная женщина. А вот Мадонна, какая-то совсем крыса. Да, мы единогласно отбраковываем Мадонну. Успехов ей в личной и прочей жизни, но мы самоустраняемся. Категорически. Мадонну мы предпочитаем Сикстинскую.
Тут пылающему взору духа нашего чистый лик предстал и покорил, и на подвиг позвал. С той первой, из глубокого детства, репродукции боль светлая на меня посмотрела. На друга, очевидно, тоже, потому как и он замер оглушенный.
И тяжелый доспех лег на верные плечи. И в железной перчатке меча рукоять. И не спать и не есть. Алый крест. Божья мать. По безводной пустыне неверных гонять или просто кому-нибудь морду набить. Разумеется за дело.