— Ну вот, Авель, теперь вы о себе все знаете.
— Вы не убьете меня! Вы не сможете убить меня!
— Неубедительно выпрашиваете. С чего вам мерещится, что я хочу вас убить?
— У вас нож в руке!
— И что? У меня и шнурки на ботинках. Это же не значит, то я желаю вас на них повесить. Расслабьтесь.
Миша встал и зашвырнул жертвенный нож в море.
— Идемте завтракать. Сегодня нам еще к нотариусу нужно успеть.
— Не нужно! Мне ничего ни от вас, ни от этого города не нужно!
— Ну и зря. Город прекрасный. Хотите девицу волоокую, теплую, что вашу декламацию будет с замиранием внутренних органов слушать и не устанет никогда? Здесь таких прорва.
— Я ничего не хочу!
— Неправда. Здесь все вокруг в точности так, как вы хотите.
— И вы! Вы, Миша, получается тоже такого хотите, раз здесь все так.
— Не совсем, Авель. Мне хотеть лень. Вы не представляете даже, насколько мне лень хотеть. Разве что чуда иногда. Зато вокруг все хотят активно. Вот и вы, в двух ногах путаетесь, а туда же. Выбирайтесь из воды, простудитесь.
— Никогда вам не прощу!
— Может оттого у вас по воде побежать не получилось?
— От чего, оттого?
— Ну, что прощать не умеете.
— Я умею прощать! Но не такое!
— Ясно. Идете в сухое переодеваться и завтракать?
— Нет! Я не смогу рядом с вами находиться теперь. Вы мне омерзительны! Омерзительны!
— Ясно. Ну, если что, адрес вы знаете. Удачи.
Миша ушел вверх по лестнице. Самоуверенный, как кирпич. Как же я ненавижу это налитое дурной силой тупое быдло! Быдлан! Быдлан! Быдлан!
Мокрый Авель рыдал в каменные ступени кусая скомканный берет. Такая обида, Господи. И ведь не младший школьник, мужик сорок годиков, но ничего не меняется. Ничего не меняется в мире.
Китайцы
Краков, Польша до вступления в Евросоюз. Жена в костюме ангела — синий с золотыми цветами балахончик до пят и белые белые крылья во весь рост за спиной. В руках у нее блок-флейта. Я с гитаркой возле.
Собственно ангел опять беременный, а вокруг католическое Рождество (+ 3 градуса). Рубим капусту. Как сейчас помню, четыре злотых — доллар. Монеты звякают в такт, а люди, как тихие рыбы плывут мимо отзываясь на звук. Иногда, вдруг, скапливаются внимательной стайкой, что не очень хорошо — основной поток уходит за их спины и уже не твой.
Такая вот стайка китайцев зависла на долго, да и мы подустали — остановились. А у одного китайца студийная камера на плече, у другого штативы под мышкой, третий из сумки достает провода, микрофоны, а четвертый на английском просит нас повторить три композиции из прослушанных только что. Именно эти три, но какие, объяснить не может, так как названий не ведает.
Становится интересно и мы долго напеваем ему разное, пока не находим желанное. Оказывается — «Ой, то не вечер», «Полет кондора» и «Memory» (Л. Уэббер). Остальные радостно кивают каждой удаче и только один раз спорят (эх, не знаю китайского). Сомнение и раскол вызывает мелодия гимна РФ (она же мелодия гимна СССР). В итоге гимн отметают — группа творческая, но не настолько.
Они милые и живые. Одна женщина, очевидный комментатор. Один строгий и зыркающий, очевидный отвечающий за идеологию. Просто родные тоталитарные на выезде. Любовь ко всему на свете и космическое панибратство, только улыбнись навстречу. Один даже с губой выпяченной и томный — на контрасте с остальными — диссидент и бывалый, как бы. И одновременно, сполохами по лицам настороженность «что подумают». По типу — «нельзя опозорить Родину».
Настоящие китайцы из настоящего Китая. Сердечки, мое и Танькино, дрогнули, и мы вломили по списку самозабвенно. Когда вышиваешь миллионный раз любой «естердей», это уже «естердей» только по форме, по содержанию же все, что тебе сейчас угодно.
Несколько раз наезжала камера и зависала рассматривая мелкие брызги крови на гитарной деке. При температуре около нуля железные струны не греют руки и руки быстро немеют (отогреваешь — морозишь, отогреваешь — морозишь, чистый стройбат). Онемевшие же пальчики теряют чувствительность и точность — плоть у ногтей вдребезги. Чуть снижается качество звука, но работать надо, и работаешь.
Выложились, переглянулись и расхохотались (пафос-отходняк) и китайцы тоже с нами сразу. Даже у томного бывалого репа пополам треснула в нормальную человеческую улыбу. Такой общий божественный смех радости. Смех победителей. Победителей чего, я до сих пор не понял. Да и Бог с ним.
Денежку какую-то бумажную положил главный (что зыркал, а теперь расслабился) и напожимали руки друг другу, и ушли они за угол. И уже мой ангел пару бананов достал (счастье пожевать в тишине), как из за угла вылетела обратно китаянка комментатор. Распахнув раскладушку бумажник она показывала нам фотографию маленького китайчонка и быстро быстро говорила по китайски.