На вершине Тхача тогда еще стоял геодезический знак, а в ямке под ним бывали конфеты и бутылочки с водой. Луна прижала гадский туман вниз и стал он как жидкий жемчуг. Из жемчуга торчало все, что торчит там и сейчас. С тех пор я бывал там раз семьдесят, но первый раз — всегда первый. Валера узрел тонкое начало рассвета и мы остались мерзнуть и ждать.
Рассвет с вершины Большого Тхача, это не полоска, а кольцо, что безумно долго наливается цветом. От инфрафиолета к сиятельному оранж. Мы просто помирали от холода ожидая Солнце. Мы орали на Солнце: «Вставай!». Когда вместе с нами начали все громче и громче орать какие-то птицы и мыши, и трава, и еще кто-то незнамый, Солнце бабахнуло первый розовый луч.
И я согрелся. Я правда сразу и по настоящему согрелся. Ну как бы руки там, нос и ноги, да все, мерзло по прежнему, но мне стало тепло. Время дернулось и пошло по другому. Первый и единственный раз я смотрел на двойные Лунно-Солнечные тени. Когда густо оранжевое Солнце встает точно напротив уходящей густо-оранжевой Луны. Я четко помню момент, когда они были почти одинаковы. И две сияющие репы рядом — тоже незабываемое.
А потом Солнце стало просто Солнцем, а низкая Луна просто бледной Луной. И мы почесали вниз (очень хотелось пить и есть). От избытка я разулся и бежал по заиндевелым тюленям босиком. За голодным Валерой пришлось лететь в никуда наискосок и в лесу я обувь одел. Там есть тонкая граница, как мыльная пленочка — еле слышное «Хлюп» и ты еще не ушел, но уже вышел.
Воду Валера нашел по нюху. Пионерский костер, большой суп и сон до вечера. Бдительный Печерица, конечно, разбудил нас вовремя. Ночью мы входили в Сахрай. Дома разумная жена объяснила мне, что 21 сентября — осеннее равноденствие. Рождество Пресвятой Богородицы. Солнцеворот. И нас, как она сказала, угораздило. Я же сразу объявил — имбицилы. Умникам счастья не видать.
Конец