Это в Париже там, Токио или в Нью-Йорке народ ко всему привычный. В Киеве же, по простоте своей, любопытный. Вокруг милиционера группируется и советы дает:
- Пожарку вызвать…
- Щупом. Щупом ее!
- Оцепление вызывай, дядя. Стоишь, как без рации.
Милиционер, по молодости, ответственность ощущает огромную.
- Где бонба твоя? Показывай. – Говорит.
Экстрасенс влекомый инерцией перемещается вслед за растущей толпой к зеркальной витрине. Справа от входа в дорогой супермаркет лежит белая коробка. Власть, в надежде услышать тиканье часового механизма, наклоняется и припадает ухом. Взволнованные зеваки шумят, как на стадионе. Не расслышав ничего, милиционер выпрямляется и достает-таки рацию.
Тут на пороге супермаркета появляется задумчивый денди. Он отрешен и вял. Он делает шаг вперед и вправо. Он наступает на белую коробку и матюкнувшись уходит, разглядывая свои испачканные цветным кремом, но все равно шикарные ботинки.
Да. В коробке оказался вкусный тортик. Изукрашенный кремом, пышный и праздничный тортик. Милиционер, опредметив бабку матом, ушел блюсти правопорядок. Толпа, хихикая, рассосалась. Молодой экстрасенс вспомнил о режиме и поспешил.
А спешил он домой. Спешил увидеть закат. Оказавшись на балконе, он протянул к звезде руки и всеми порами втянул в себя уже робкие, уже чуть греющие лучи. Став на короткое время упругой связью, нерушимым мостом, полноправным звеном небесной механики, он вплел свою волю в согласный ход светил и космос благосклонно принял эту посильную помощь.
Незыблемость миропорядка дарила светлую радость. Быстро проделав кое-какие экстрасенсорные упражнения, он начал свою любимую игру. Игру с шариком. Воображенный до видимости энергетический шарик весело прыгал с ладони на ладонь. Разбрызгивая золотые искры катался по балконным перилам.
Заигравшись, юноша бросил шарик на пол. Мгновенное желание вскочить на шар и замереть в позе Гермеса-Меркурия, остановила предательница-мысль: «Это уже левитация».
В тот щекотливый миг раздался мужественный голос:
- Где бонба твоя? Показывай!
Молодой экстрасенс замер подъяв ногу, а в ушах его гремело: «Где бонба твоя? Где бонба твоя?»
В этот черный день все страждущие превратились для него в жирных истеричных баб, засыхающих без элементарной бытовой нежности и глупцов, пытающихся избежать предначертанного. Он пронзительно и до конца понял – никогда. Никогда его ноги из костей и мяса, его щедро оплетенные венами ноги, не замрут даже в миллиметре от твердой поверхности. Никогда.
Юноша вошел в комнату, закрыл балконную дверь на обе задвижки, включил лампу, открыл тетрадь и записал:
«А вот если я в комнате смеха? В большой, безумно большой и запутанной во множестве измерений комнате. И вокруг меня зеркала. Кривые, конечно. И ни одного одинакового. И все люди, коих встречаю – просто мои искаженные отражения. Все, от младенца до старушки, от африканца до эскимоса. Это все я, но по-разному искаженный. Это же дико смешно. Смотришь на вьетнамку в шляпе и думаешь: «Эк меня перекосило». Выходит, приходим мы в этот мир посмеяться. Причем над собой».
Яблоко
С недавних пор преследует меня чувство вторичности происходящего. Все уже случилось. А что не случилось, легко воображается и удручает своей ненужностью. Предавшись самому дешевому способу самовыражения, я снова знаю, что промажу по невидимой цели. Экосфера самоощущения может лечь на бумагу лишь более или менее приближенно.
Но опять наличие жестких рамок дразнит и толкает на сумасбродство. Авось на микрон ближе, на волос точнее, а вдруг в яблочко?
Поезд «Ростов – Москва» пересекает две границы. Сперва русско-украинскую, затем украинско-русскую. То есть подвергается четырем таможенным и пограничным досмотрам. Рок нес меня в Москву без паспорта и с кульком анаши в дипломате.
На перрон я попал, когда поезд уже тронулся. В тамбур последнего вагона запрыгивал на ходу. Я бежал, держась за поручень, и матерился. Поезд набирал скорость. Проводник задумчиво курил. Я бросил в него дипломатом и всхлипнув заскочил внутрь.
Алкаш в синей рубашке демонстративно хлопнул дверью, и я ощутил свою никому-не-нужность в этом тамбуре. Вагон тряхнуло на неровном стыке и я осознал свою никому-не-нужность в этом поезде. Чуть укололо в левую сторону груди и я вспомнил о своей никому-не-нужности в этом мире.