Внезапно что-то ударило Мэйнику.
На-Варск громко закричал от триумфа, когда фигура в униформе, находившаяся так далеко внизу, упала. Он отследил это, снова поймав в свой электронный прицел, и его глаза были уродливы. Этот человек почти наверняка был уже мертв, но прежде чем им удастся его найти, он должен быть абсолютно уверен.
Он навел ярко-красную точку своего электронного прицела на голову упавшей фигуры и начал нажимать на спусковой крючок.
Мэри Лу Этуотер все еще застыла в шоке, ее броня была забрызгана кровью Мэйники, когда левая батарея непрерывного повторителя Лазаря внезапно развернулась. У нее как раз было время осознать, что происходит, когда Боло открыл огонь, и две тысячи квадратных метров горного склона вспыхнули пламенем, дымом, пылью и летящими осколками разбитого камня.
- Это больно.
- Я знаю.
Она попыталась открыть глаза, но они отказались повиноваться. Она попыталась пошевелить руками, но они отказывались двигаться.
- Лазарус? - Она была слегка удивлена, что в ее мысленном голосе было так мало страха.
- В тебя стреляли, - сказало присутствие Лазаруса в ее мозгу.
- Снайпер? - Она почувствовала его подтверждение, и что-то почти похожее на тихий смешок пробежало сквозь красную дымку страдания, окутавшую ее. - Форма. Пришлось сделать из себя мишень, надевая эту чертову форму, не так ли?
- Я должен был обнаружить его присутствие до того, как он выстрелил. - Самоосуждение было похоже на какой-то огромный, каменный груз в голосе Лазаруса.
- Это не твоя вина. - Она смутно осознавала, что Лазарус перевел их обоих в гиперэвристический режим. Что было странно. Она не понимала, что они могли делать это, когда их личности не были полностью объединены. Затем она поняла, что ее разум на самом деле работает не очень хорошо.
- Насколько все плохо? - спросила она.
- Очень плохо, - тихо сказал ей Лазарус, его голос не дрогнул. - Старший медик майора Этуотер работает, чтобы спасти твою жизнь, Мэйника. Он не добьется успеха.
- О. - Она предполагала, что должна была отреагировать на это более решительно, но почему-то не смогла.
Она чувствовала Лазаруса, как если бы он... приближался к ней физически. Как будто у него были руки, и они поднимали ее, в то время как ее собственное присутствие, казалось, исчезало.
Холодно, Лазарус, - подумала она.
- У меня было так много дел, которые я собиралась сделать, - сказала она ему, осознавая, что теряет концентрацию, начинает плыть по течению.
- Я знаю, - повторил он.
- Ты скажешь Эдмунду? Скажешь ему, что я сожалею?
- Я так и сделаю, - пообещал он.
- Интересно, есть ли у Боло души? - спросила она сквозь холодную, дрейфующую черноту. - Я надеюсь на это. Я надеюсь, что Бенджи ждет меня там. Если это так, мы оба тоже будем ждать тебя, Лазарус. Обещаю.
- Я знаю, - сказал он еще раз.
- Обними меня? - спросила она, чувствуя, как ее якорь ослабевает, ее странно отстраненный разум и мысли уплывают все дальше и дальше от ее физического присутствия.
- Конечно, - сказал этот нежный голос из темноты, и она почувствовала, как эти огромные невидимые руки крепко обхватили ее. Даже ее отстраненные мысли понимали, что это нелепо, что у Боло нет рук. Но реальность сейчас была неважна. - Я буду держать тебя до конца, Мэйника, - сказал его громкий, успокаивающий голос.
- Хорошо, - пробормотала она, прижимаясь к нему, как сонный ребенок. Она чувствовала поток между ними, сияющую, замысловато сплетенную паутину, которая сделала их единым целым, позволила им достичь так многого, и красота этого сверкала перед ее угасающим мысленным взором, как гобелен света. Но гобелен тоже выцветал, тускнел, пока она смотрела на него, и ей было странно приятно наблюдать, как он исчезает.
На какое-то время воцарилась тишина. Очень долгое время, ибо два существа объединились в гиперэвристической реальности рода Боло. И затем, в самый последний момент, Мэйника Тревор еще раз обратилась к огромному присутствию, приютившему мерцание ее жизни.
- Холодно, Лазарус, - сонно прошептала она. - Здесь так холодно...
10
Эдмунд Хоторн сидел на утесе над океаном, наблюдая, как его морщинистое серебро и чернота бесконечно катятся к нему под двумя лунами Индрани. Он мог слышать гулкое бормотание прибоя у подножия утеса, взрывающегося струями серебристой пены и вздымающейся черной воды, и свет парных лун разливался по морю, как рябь прожекторов. Ветерок на вершине утеса был резким, трепал его волосы и теребил одежду, принося ему запах океана, смешанный с ароматом цветущих по ночам вокруг местных кустов, которым они еще не удосужились дать названия.