– Вот и славненько. Уходим, Гектор! И кузину свою не забудь на этот раз! – Она качнула траурной шляпкой и поднялась с кресла.
Очки Карла Натановича внезапно запотели, а в ушах зазвенело.
«Вот ведь какие наглые воробьишки: забрались в слуховые проходы и щекочут перышками барабанную мембрану», – подумал он и тихонько засмеялся. Смех вышел тонким и писклявым: так смеются кокотки в салоне, прикрыв дырявыми веерами напомаженные губки.
Чья-то тяжелая рука легла на его подрагивающее плечо.
– Слышь, господин хороший! Ты либо смейся по-мужицки, либо плачь по-бабьи, но не вой как шакал – детки пужаются, – прохрипел позади него мужик.
На ватных ногах Карл Натанович поднялся с дивана, обернулся.
Ох, как смотрела на него Алимпия! Сколько сожаления было в ее детском взгляде! Сожаления и непонятной ему укоризны. А малец к мамке прижался, да сопли языком слизывал, чтоб в рот не затекли.
– Эй, ты чего раскис, Натаныч? – спросила Христина и потянула доктора за рукав. – Пойдем-ка домой, угощу тебя борщом наваристым да котлетками пожарскими.
– Да-да, Христя, идем, – пробормотал он и потряс головой так, что пенсне с носа свалилось. – А как же воробьи?! Надобно их выгнать. Не могут они, в самом деле, вить гнезда в моих ушах. Душно… душно здесь, словно в аду.
– Итак, господа, последняя воля покойного оглашена, – напомнил о себе седовласый оратор. – К завтрашнему полудню будет готова копия документа. Подлиннику же надлежит храниться в обозначенном Аркадием Марковичем месте, вплоть до совершеннолетия Алимпии Аркадьевны. Засим позвольте откланяться, доброго всем здоровьица!
– Эй, мудрый старец, не спеши! – рыкнул вдруг росомахой мужик. – Меня-то чего звал, бумагу казенную тратил?! – Он вышел к трибуне и помахал конвертом. – Или не твоя писулька? А ну-ка, назови, как звать тебя, величать. Я здесь человек новый, лица твоего не знаю. Слушать – послушал, про себя, Игнатку Кравцова, ничего не услышал. Кто ж ты есть в самом деле: важный господин или фигляр балаганный?
«Ох, батюшки мои, да как он с господином Кноппом разговаривает, деревенщина неотесанная, – мимоходом подумал доктор, опасливо шаркая по паркету подгибающимися от слабости ногами. Сильные руки домовитой Христины заботливо поддерживали его за ноющую поясницу. Кучерявый мальчуган, ухватив докторский саквояж за ручку, пыхтя, волок его по паркету. – И все же довольно любопытно, что ответит ему мудрый старец».
– Кхе-кхе, – нарочито закашлялся нотариус, спрятав в кулак возникшую досаду. Наскоро справившись с коклюшем, величественно расправил плечи и выпятил грудь в регалиях. Надменный взор снисходительно опустился на стоящего перед ним мужчину. – Позвольте представиться: Максимилиан Эммануилович Кнопп, частный поверенный Аркадия Марковича Бруковича. Вам этого достаточно или пачпорт показать?
– Гы-гы-гы, – донесся с порога смешок молодого баронета.
Тут уж и баронесса остановилась на полпути и чутко прислушивалась к незапланированным дебатам. Ее рука в черной перчатке крепко сжимала маленькую ладошку Алимпии, не отпуская от себя ни на шаг.
– Э-э-э, не хотелось бы прилюдно... – понизил голос Максимилиан Кнопп, выразительно глянув на семейство фон Грондбергов, – посему, господин Кравцов, покорно прошу обождать меня в соседней зале. Ираклий вас проводит. – Он заложил руку за спину и степенно вышел из комнаты.
Сутулый клерк, услужливо прикрыв за нотариусом дверь, обернулся к Игнату.
– Прошу следовать за мной, – прошелестел он едва слышно, и, склонив голову, поспешил к выходу.
– Дамочка, ядрена вошь, дорогу! – Рванул следом за ним кузнец, едва не задев могучим плечом изумленную баронессу.
– Гектор, что это сейчас было? – тихо спросила она, оглядев опустевшую залу. – Тебе не показалось, что нас лишили десерта, выставив вон сразу после горячего?
– Маман, – кисло отозвался баронет, нетерпеливо пританцовывая на пороге, – ежели ты не отпустишь меня до клозета, может случиться необычайный конфуз, о котором я буду припоминать тебе всю свою никчемную жизнь.
– Бог с тобой… Алимпия, бегом! – скомандовала баронесса, подтолкнув уставшую девочку к выходу.
***
Доктор ел молча и быстро, обжигая голодное нутро густым борщом. Деревянная ложка билась о дно глубокой тарелки, зачерпывая крупные ломтики картофеля и свеклы. Поверху в каплях янтарного жира плавали кусочки зажаренных шкварок. Пожарские котлеты румянились на чугунной сковороде, поплевывая подгоревшим маслом в картофельный мундир, преющий в глиняном горшке рядом. Ядреный угарный дух витал по кухне, бился в закрытые окна, и, не найдя выхода, поднимался вверх, к потолочным балкам, оседая на них толстым слоем жирной копоти.