— Это так, — отозвался отец. — К хорошим обещаниям дела хорошие требуются.
— Вот именно!.. А теперь, если мы будем выдавать колхозникам и хлебом и деньгами, думаю, народ обратно к нам потянется. Конечно, принимать будем, но… не всякого! Ушли из колхоза по необходимости даже честные люди, но больше таких, которые за длинным рублем погнались. Им-то обратная дорога в колхоз заказана! — В голосе Захарова слышался гнев, он сердито морщился и ерошил волосы. Снова закурил, выдохнул беловатое облако дыма, кивнул в мою сторону. — А кроме того, надо удерживать на земле вот таких молодцов. Нет, ты не радуйся, тезка, о тебе разговор потом. Вот я смотрю, получит паренек аттестат зрелости и обязательно норовит попасть в институт. С этим я не согласен! Ты вначале покажи себя настоящим человеком здесь, на своей земле, докажи, на какие дела ты способный, а потом поезжай за милую душу в институт, подкрепляй свой трудовой опыт науками! Так я понимаю это дело! Иначе без молодой смены мы можем оказаться в положении престарелой матери-одиночки, у которой все дети поразъехались, а она от государства пенсию получает… По-моему, к этому надо подходить так: написано в аттестате зрелости, что владелец его имеет право поступить в любой вуз, по право это следует обязательно подкрепить мозолями. Вот они и дадут настоящую путевку в любой вуз! Ты сначала потрудись наравне со всеми, а потом народ рассудит, имеешь ты право учиться в институте или погодить тебе надо. А мозоли на ладонях, как известно, набиваются не автоматической ручкой, а предметами гораздо потяжелее…
Алексей Кириллович частыми затяжками докурил папироску, от окурка прижег новую. Отец слушал молча, соглашаясь с председателем, коротко кивал головой:
— Так, так, это, конешно, верно…
Захаров поднялся, стал вышагивать по комнате, заложив большие руки за спину, и, словно вслушиваясь в свои мысли, продолжал задумчиво:
— Народ у нас в колхозе хороший, работу любит, ничем он не хуже соседей… Не подумай, Петр Семеныч, что занимаюсь самовосхвалением, а только не повезло в Чураеве с председателями. Наворочали они тут дел — успевай только поправлять! Но самое обидное, знаешь, в чем заключается? Ведь каждого из них рекомендовали мы сами, районные руководители! И на мне лежит этот грех: если помнишь, сватать Беляева в председатели приезжал к вам я, будучи вторым секретарем. Не хотел народ его принимать, чуть не целый день продержали людей в конторе, пять раз голосовали! Одним словом, неугодного народу человека провели в председатели… Да-а, просватать-то просватали, а свадьбы не получилось! С гнильцой оказался человек. Недавно всплыло еще одно его дельце: занижали нормы высева, а семена продавали спекулянтам. История эта длинная, ниточка тянется в разные стороны…
Я в оба уха прислушивался к разговору старших. Услышав о проделке Беляева с семенами, не утерпел:
— А мы тоже видели, оставили среди поля незасеянный клин, гектара три, а может, и больше. Это когда комбайном убирали…
Алексей Кириллович оглянулся на меня, сердито свел брови.
— A-а, зачирикал воробышек! Ну, тезка, не ожидал от тебя… Хорош, нечего сказать… А я за тебя перед людьми ручался! Спроси отца своего — он в твои годы наверняка капли вина в рот не брал, даже вкуса его не знал! Скажи, не так, Петр Семеныч?
Алексей Кириллович сказал это в сердцах, бросая в мою сторону косые, исподлобья взгляды. Отец молчал.
— Алексей Кириллович… сам бы я ни за что не пошел! Мишка Симонов пристал ко мне: пойдем да пойдем…
— Ну, брат, это ты кому-нибудь рассказывай! И вообще — не имей привычку сваливать вину на чужих, если проштрафился, признавайся прямо! Честное признание — половина исправления. Хм, Симонов его, бедного, сманил! Твой Симонов только и думает, как бы за чужой счет поживиться. Да, кстати, Петр Семеныч, такой вопрос. — Захаров вернулся к столу, снова сел напротив отца. — Трактористы, комбайнеры наши, вообще все механизаторы ведут свой род от земли. Но среди них и такие имеются, что не жалуют вниманием колхоз, отношение к земле у них плевое, словно на поденщину нанялись. Им подавай мягкую пахоту, условные гектары, гарантийный минимум на трудодень и все прочее! Безусловно, среди них честных большинство, но часть разбаловалась. И разбаловала не кто иной, как эмтээс! В какой-то мере отлучила она их от земли, как дите от материнской груди. Раньше они что заявляли? Дескать, мы не колхозники, и командовать нами у вас нет прав. Права-то свои они знают, а работать как следует не хотят: мол, натуроплату все равно будете платить. Теперь у нас техника своя, колхозная, а разбалованность эта все еще дает о себе знать… Взять хотя бы тот же незасеянный клин. Работал на том участке кто? Механизаторы, то есть члены нашей артели. Знали, видели: кусок земли в три гектара платочком носовым не прикроешь, а вот поди же ты! Видно, махнули рукой: "Ладно, мне больше других не требуется! Не свое — колхозное…" Вот это и губит нас! Тридцать лет колхозному строю, а хозяйского взгляда на землю не каждому сумели привить. Если и дальше так пойдет, мы своих соседей не скоро обгоним.