Захаров снова поднялся. Потолок у нас по его росту низкий, оттого Алексей Кириллович кажется еще выше, вот-вот головой достанет матицу. Шагнув к отцу, он протянул здоровенную, всю в сплетениях жил руку:
— Ну, Петр Семеныч, будь здоров! За беседу спасибо. А парня своего крепче придерживай, потачки не давай. В башке у него не все перебродило, вот и мотает его, точно лодку без весла. Слышишь, Алексей? Смотри, не сладит отец — сам возьмусь, тогда пеняй на себя. Рука у меня в таких случаях бывает твердой, об этом помни! Ну, до свидания…
Пригнувшись, тяжело перешагнул порог, плотно прикрыл за собой дверь. Отец подождал немного, затем грузно повернулся на стуле, сказал глухим голосом:
— Счастье твое! Не зайди Алексей Кириллыч…
Не договорив, замолчал. Спустя некоторое время добавил мягче:
— А платок сам отдай матери. Ботинки пусть стоят пока, куда мне в них…
Во дворе звонко стукнула калитка, торопливо загремели шаги в сенцах, через минуту в дверь просунулась круглая голова Генки Киселева. Увидев меня, он облегченно выругался:
— Фу ты, лысый тебя возьми, Лешка! Здорово, дядя Петр… Ты чего, и самом деле заболел? Понимаешь, встречаю на улице председателя, он меня с ходу ошарашил: беги, говорит, твой друг погибает, какая-то быстротечная чахотка у него открылась. Ну, и напугал ты меня, Лешка!
Должно быть, вид у меня был мученический, Генка, поняв это, незаметно подмигнул и сказал:
— Душно у вас… Пошли, посидим во дворе.
Мы уселись с ним под навесом на верстаке, и тут я без утайки поведал Генке о своих злоключениях. Он слушал, не перебивая, жевал в зубах щепочку, а когда я кончил, весело расхохотался.
— Ох, уморил, честное пионерское! Значит, клюнул на пробку!.. А ты бы знал, как меня тоже впервые поймали в тракторной бригаде, у-ух, даже вспомнить страшно! Понимаешь, пришел я в бригаду, лет пятнадцать мне тогда было, словом, пацан пацаном, а в бригаде все такие лбы собрались, на самих впору целину пахать! Как-то раз затеяли выпивку, а самогон забухали в ведерный самовар: в случае, если зайдет кто — попробуй, придерись! Чай распиваем, и только… Взялись они за меня: дескать, ты теперь вполне самостоятельный мужчина, а если вина не употребляешь, какой из тебя механизатор может получиться?.. Взяли за уши, руки назад скрутили: пей! Три дня после того медвежьей болезнью страдал: сивухой отравился. Вот гады! — беззлобно выругался Генка. И добавил серьезно: — Попивает наш брат механизатор… Ему каждое тридцатое число подавай получку, и никаких гвоздей! Два рублика на палочку — деньги немалые, потому что в горячую пору тракторист с комбайнером за смену до десяти трудодней выколачивают. Считай, профессорская зарплата! А ведь рядовой колхозник не меньше нашего трудится…
"Какое совпадение, — подумал я, — всего лишь полчаса назад об этом самом говорил Алексей Кириллович, и почти те же слова я слышу от Генки. Как будто они сговорились!" Сказал об этом Генке, он подумал и протянул задумчиво:
— Алексей Кириллович толковый человек, душа у него хорошая. Он, знаешь, за народ как стоит…
Генка чему-то заулыбался, помолчал и снова продолжал:
— В сорок шестом похоронили мы отца, мать тоже прихварывала, а нас четверо, я — за старшего. В том году, помнишь, у нас неурожай был, и война к тому же недавно закончилась Словом, и скучно и грустно нам стало на том свете… Пененю за отца отказали, мол, хоть и воевал он на фронте, а помер дома. Чертовщина какая-то получалась! Здоровый дядька — ему бы на лесозаготовках робить! — получает пенсию, a мы без хлеба сидим, и зубарики играем! Мать ходила и исполком, Беляев в то время заправлял райсобесом, так он, сучья его душа, прогнал мать да еще симулянткой обозвал… Ну, делать нечего, решил я своим умом изворачиваться. Разнюхал, что в райкомовскую конюшню засыпали картошку — не хватало тогда хранилищ. Научился промышлять: пробираюсь огородами к конюшне, в руке мешок, в другой — проволока с крючком. Пристроюсь к окошечку, и давай рыбалить: замахнусь крючком — есть картошечка, в мешок ее!.. И так далее, словом, повадился кувшин по воду ходить. Но в один прекрасный день застукали меня за этим занятием. И не заметил, как сзади подошли, оглянулся — стоит высокий дяденька, в гимнастерке, сапогах. Ну, думаю, милиционеру и руки угодил, теперь полная хана, засудят, и тюрьму упекут. Жаль только, не успел мешок с добычей домой унести!.. А тот человек повел меня прямо в райком, усадил на диван и ну давай выпытывать: кто, откуда, почему воруешь? Наверно, говорит, на речку таскаешь и печешь там на костре? Тут меня зло взяло: какая к черту речка, когда дома сестренки голодные ревут. И выложил все как есть тому человеку. Он выслушал меня и говорит: "Крючок свой закинь подальше, чтоб никто не узнал. А сам дуй к мамке, пока я тебя в подполье к домовому не засадил!.." Вышел я из райкома да как припущу! Через несколько дней смотрю: привезли нам прямо домой целый воз картошки, мешок муки, со следующего месяца стали пенсию за отца давать. Вот он какой человек!