— Моего отца убили на Юкатане. Старому кобелю взбрело в голову поиграться с красивой девушкой-индеанкой в поместье самого дона Олегарио Молины, бессменного губернатора этой южной провинции. Тогда в большой цене было волокно хенекена. Мы все знали, что самые большие деньги приносит сбор хенекена. Юкатаном правила «божественная каста», как они себя сами прозвали, паразиты. Мой отец был землевладельцем с севера, отсюда, где мы теперь, а что тут? Пустыня да кактус-нопаль, да кое-где виноградники, а еще кактус-магей для пульке да добрые урожаи хлопка. Тут на равнине ночи холодные. Воздуха маловато у нас на высокогорье. Говорят, внизу, на юге, жарко и сыро круглый год. Крепкая там земля без рек. Колодцы глубокие. Сельва серого цвета, говорят. Я там не был. Рассказывают, что девушек там бросают в колодцы. Отец мой гостил в поместье, увидел хорошенькую девчонку, работавшую там, и его разобрало. Частенько бывает. Говорят, что он взял ее в самый канун революции. Он уже был стар, но петушился, как всегда. Вся земля уже пахла порохом и кровью, ему, наверное, думалось, что он уже в преддверии ада и должен спешить со своей последней великой победой. Говорят, он взял ее в своей же спальне и что она отбивалась и сорвала москитную сетку, которая на них свалилась, а он только мычал от удовольствия, насилуя девушку под тканью, прикрывавшей их обоих как легкое, хотя и душное облако, сотрясая медный балдахин кровати. А тут парень, такой, как я, жених девушки, наверное, ключник усадьбы — кто знает? — тоже заводивший часы, увидел, как она выходит из спальни моего отца, и ударил ее по лицу ключами, но она не заплакала, а только сказала: «Он там, в комнате». Мой отец был там, грингита, отирая платком незаживающие язвы на всем своем теле, кровоточащие и гнойные, хотя он всегда утешал себя тем, что, мол, не болен, а просто берет девушку или просто любую женщину Мексики в ее лунный период, будто насилует саму луну, ах ты, старый кобель, как я его ненавижу и как хотел бы быть там, когда эта молодая пара, такая пара, как я и… и… ох, дьявол, не как ты, мисс Гарриет, будь ты проклята, и не как Луна, будь она неладна. Последнюю девушку, которую взял мой отец, не сравнить ни с одной женщиной, какие у меня были, ни с одной… и пошли вы все к… и ты, и Луна, и все девки, которым далеко до моей матери, потому что мать моя, как сестра родная той, последней женщины, которую испохабил мой сволочной отец. Они убили его там же, в его кровати, понимаешь? Страшной он умер смертью: они засунули ему в рот все ключи от дома, все до одного, заставили глотать все ключи, гринга, пока он не задохнулся и не стал синим, как металл, а потом вытащили его на исходе ночи, завернув в москитную сетку и в простыни, и когда еще не начало светать, спрятали в большой корзине для грязного белья; дождавшись рассвета, потащили к колодцу, к глубокой яме, и там подвесили его за мошонку на крюк, которым поднимают тюки, и парень сказал девушке:
«Я ухожу в революцию, а ты останешься здесь и ничего никому не скажешь. Будешь приходить сюда и смотреть, как он гниет, никто его тут не разыщет. Помни, ты ничего не знаешь. Только ты одна приходи смотреть на него. И чтобы никто ничего не знал и никого не бери сюда с собой. Ты мне дашь знать, когда он целиком сгниет и ничего от него не останется, кроме старых чистых костей. Тогда сможешь его обнаружить и похоронить по-христиански».