Он вручил мне квитанцию на номер в отеле в центре города (Служба никогда не могла позволить себе Квинс) и билет на первый рейс до Рейкьявика на следующее утро; но он держал коричневый конверт с нацарапанным на нём моим именем.
— Приказы, касающиеся вас в этом конверте, — сказал он. — Там всё объяснено. Проблема в том, что, как только я отдам их, мне придётся оставаться рядом с вами, пока я не посажу вас на самолёт завтра утром.
— А у тебя есть подружка.
— Я думаю у вас тоже.
Я решил последовать этому совету. Со старой подругой. В моём возрасте все подруги немолоды.
Нью-Йорк считается одним из самых грязных городов в мире, и он, безусловно, самый шумный. К счастью, я люблю шум и, как и большинство пожилых людей, мало сплю. А-Вот-И-Джонни, должно быть, нужно было больше времени — он опоздал. Он встретил меня у выхода на посадку в аэропорту Рейгана всего за несколько минут до последнего предупреждения на мой рейс и вручил коричневый конверт с моим именем.
— Вы не должны открывать его, пока не окажетесь в самолёте, капитан, — сказал он. — Я имею в виду, майор.
— Не так быстро, — сказал я, хватая его за запястье. — Ты втянул меня во всё это. Ты должен что-то знать.
А-Вот-И-Джонни понизил голос и огляделся по сторонам; как и большинство лунни, он любил секреты.
— Вы знаете Zippe-Buisson, французскую фирму, убирающую орбитальный мусор? — спросил он. — Несколько месяцев назад они заметили новую вспышку на средней высоте. В базе данных не было никаких потерянных сведений о причине; она была слишком большой, чтобы быть уроненным гаечным ключом, и слишком маленькой, чтобы быть челночным баком.
Дзинь, хлопнула дверь. Я попятился к воротам и придержал их одной ногой.
— Продолжай, — сказал я.
— Помните «Вояджер», межзвёздный зонд, отправленный в 1970-х годах? В нём был диск с цифровыми картами земли, фотографиями людей и даже музыкой. Моцарт и как-его-там…
Дзинь-дзинь, щёлкнула дверь.
— Я помню эту шутку. «Пришлите ещё Чака Берри», — сказал я. — Ты меняешь тему.
Но, он не менял. Как раз в тот момент, когда дверь начала закрываться, и мне пришлось выпрыгнуть наружу, Джонни крикнул:
— Вояджер вернулся. С пассажиром.
Запечатанные приказы, которые я вскрыл в самолёте, мало что добавили к тому, что рассказал мне Джонни. Я был официально назначен в Комиссию SETI ООН (Поиск внеземной разведки), группа «E», временно размещённую в Хоуболте, Луна. Это было интересно, поскольку Хоуболт был ограничен только обслуживающими роботами ещё до моего выхода на пенсию и не принимал никого (насколько я знал) в течение последних пятнадцати лет.
Я должен был отправиться в Рейкьявик на обследование; я не должен был никому сообщать о своём пункте назначения или о своём назначении. Точка. Не было никаких указаний на то, что такое Команда «E» (хотя мне, конечно, дали подсказку), или какова должна была быть моя роль в ней. Или почему выбрали именно меня.
Рейкьявик считается одним из самых чистых городов в мире. И он, безусловно, один из самых тихих. Я провёл вторую половину дня и большую часть вечера, сдавая медицинские анализы в сверкающем новом больничном крыле, где, казалось, я был единственным пациентом. Врачи, казалось, меньше беспокоились о моём физическом состоянии, чем о состоянии моего мозга, крови и костей. Я не медицинский эксперт, но я могу распознать сканирование на рак, особенно когда его делают мне.
В перерывах между тестами я встретился со своим новым боссом, главой отдела электроники SETI, по видеофону с Луны. Она была коренастой женщиной лет пятидесяти с идеальными зубами (теперь, когда у меня в страховку была включена стоматология, я снова стал обращать внимание на зубы), короткими светлыми волосами, яркими голубыми глазами и едва заметным скандинавским акцентом. Она представилась как доктор Сунда Хварлген и сказала:
— Добро пожаловать в Рейкьявик, майор. Я понимаю, что вы являетесь частью истории Хоуболта. Я надеюсь, что в моём родном городе к вам хорошо относятся.
— Фильмы в зале ожидания неплохие, — сказал я. — Я посмотрел «Инопланетянина». Дважды.
— Я обещаю, что проведу официальный инструктаж, когда вы доберётесь до Хоуболта. Я просто хотела поприветствовать вас в команде «E».
— Означает ли это, что я прошёл медкомиссию?
Она отключилась, и, когда я повесил трубку, меня осенило, что вся цель звонка заключалась в том, чтобы взглянуть на меня.
Они закончили со мной в девять вечера, а на следующее утро в семь меня погрузили в потрёпанный фургон и отвезли на двенадцать миль на север по асфальтированному шоссе, затем на восток по тропе через лавовое поле. Я был единственным пассажиром. Водитель был потомком (по крайней мере, так он сказал) Хаггарда Хваткого, одного из первых исчезнувших поселенцев Ньюфаундленда. Хаггард указал на небольшой лавовый хребет с острыми пиками, похожими на зубы; за ним я заметил единственный серебристый зуб, ещё более острый, чем остальные. Это был носовой обтекатель Ariane-Daewoo IV.