Ну, да, тень.
Она была размером с клавиатуру или дыню. На неё было трудно смотреть; она как бы была там, и как бы нет. Когда я посмотрел чуть в сторону, чаша выглядела пустой; что бы в ней ни было (или не было), периферийным зрением я не уловил.
— Наши биологи уже обсуждали, что это может быть, — сказала Хварлген. — Оно не регистрируется ни на каких приборах. К этому нельзя прикоснуться, взвесить или измерить каким-либо образом, даже с помощью электричества. Этого даже там нет. Насколько я могу предполагать — это просто какой-то суп из античастиц. Не спрашивайте меня, как наши глаза могут это видеть. Я думаю, они просто видят, что что-то не так, если вы понимаете, о чём я.
Я кивнул, хотя и не понимал.
— Это не отображается на цифровом видео, но я надеюсь, что мы сможем зарегистрировать его на аналоговом.
— На аналоговом?
— Химическом. Мы снимаем его. — Хварлген указала на предмет, похожий на пистолет, прикреплённый Джерри к одной из стен, который тотчас зажужжал и последовал за её рукой, а затем снова нацелился на чашу. — Я заказала этот антиквариат специально для данной работы. Всё, что делает наш AO, снимается на плёнку двадцать четыре часа в сутки.
— Как в кино! — сказал я. Я снова был впечатлён. — Так что же именно оно делает?
— Просто сидит там, в чаше. В этом-то и проблема. Оно отказывается — но не слишком ли антропоморфно для вас слово «отказаться»? Давайте начну всё сначала. Насколько мы можем судить, оно взаимодействует только с живой тканью.
По мне пробежала мелкая дрожь. Живая ткань? Это про меня, по крайней мере, ещё несколько лет, и я начинал понимать или, по крайней мере, подозревать, почему я здесь. Но почему я?
— Что именно вы подразумеваете под «взаимодействием»? — спросил я.
Хварлген нахмурилась.
— Не беспокойтесь так сильно, — сказала она. — Несмотря на то, что случилось с Мерсо, это вовсе не самоубийственное задание. Пойдёмте, выпьем ещё по чашечке кофе, и я всё объясню.
Мы оставили AO в его чаше, а лунни с проволочным пистолетом запер дверь. Вернувшись в Гранд Централ Хварлген налила ещё две чашки густого лунного кофе. Я начинал воспринимать её как устройство на колёсах, разъезжающее по своим делам.
— SETI была создана в середине прошлого века, — начала она. — В некотором смысле «Вояджер» был частью программы. НАСА приобрела её в конце века и изменило название, но идея осталась той же. Там искали свидетельства разумной жизни, предполагая, что реальное общение на таких огромных расстояниях всё равно было бы невозможно. Контакт считался ещё более маловероятным. Но в том случае, если бы такое произошло, предполагалось, что он, вероятно, не был бы чем-то вроде приземления космического корабля в Лондоне или Пекине и последующей просьбы «отведите меня к своему лидеру»; что всё было бы сложнее, и что нужно было бы создать достаточно места для человеческой чувствительности и интуиции чтобы встроить её в систему. Добавить гибкости. Итак, директора SETI установили приоритетом букву «E». Команде, приступившей к работе в случае первого контакте будет дан двадцать один день работы в полной секретности. Никакой прессы, никакой политики. Без присмотра взрослых, если можно так сказать. И командой будет руководить один человек, а не комитет; гуманист, а не учёный.
— И женщина, а не мужчина?
— Просто так выпал жребий. Вы будете удивлены, узнав, как всё было на самом деле. — Хварлген снова нахмурилась. — В любом случае, к тому времени, когда я получила работу, команда «E» была скорее подачкой, брошенной «неточным наукам», чем рабочей единицей — краткое ознакомление, финансирование и звуковой сигнал, который никогда не должен был пищать. Но соответствующие механизмы всё ещё действовали. Я была в гостях у профессора психологии Калифорнийского университета в Дэвисе, проводила отпуск данный университетом Рейкьявика, когда мне позвонили — через несколько часов после инцидента с Жаном Жене. Я уже была на пути к Высокой Орбитали, когда Мерсо умер. Или покончил с собой.