Имитация жизни и счастье манят,
И толкают в запретную зону.
Всё чужое, и даже любовь – плагиат.
Дочь греха и сестра вожделенья.
Словно это кольцо, не десяток карат,
А блудливость и грехопаденье.
Только я не пойму, почему это грех,
И любовь называют позором?
Разве меньше греховных деяний у тех,
Кто венчался под сенью соборов.
Разве святость в камнях у церквей, синагог,
А не в свитках, Талмуде и Торе.
Я уверена – в сердце находится Бог,
Что пылает как свечка в меноре.
Без любви, но со свадьбой, кольцом и фатой –
Есть ли в мире страшней наказанье.
Распрощаться с девичьей заветной мечтой.
Лучше счастье любви без венчанья.
Я сегодня об этом подумать не прочь,
Написать о своих размышленьях.
А вчера закружила волшебная ночь,
Излечив от душевных сомнений.
29 декабря 1942
Каждый день я ловила Москву и Берлин,
Чтобы слушать их голос уставший.
Но всегда результат получался один –
Сотни схваток и тысячи павших.
А сегодня мажорно звучала Москва,
Про атаку советской пехоты.
А в Берлине тревожно звучали слова,
Были слышны минорные ноты.
От разрыва снарядов стонала земля,
Шли в прорыв штурмовые бригады.
Среди цифр и сводок услышала я,
Что не выдержал Гитлер блокады.
Не сумели фашисты кольцо разорвать,
И отброшены танки Манштейна.
В окружении гибнет бесовская рать
Соплеменников Гёте и Гейне.
То, что немцев постигли фиаско и крах,
Передать партизанам успели.
Эти новости вскоре на жёлтых листах
На заборах и стенах висели.
1 января 1943
Вот промчалась как тень новогодняя ночь.
Сорок третий пришёл к нам в обитель.
Я из прожитых дней сделать вывод не прочь,
Посмотрев на себя, словно зритель.
Год прошедший начался с больших холодов.
От мороза меня не спасала
Ни остывшая печь, что стояла без дров,
Ни перина, и не одеяло.
Постоянно при встрече ко мне приставал
Фридрих Штерн, чтоб была благосклонна.
Все земные богатства он мне предлагал.
Оставалась всегда непреклонна.
Год начался с того, что не сдалась врагу,
Со страданий, мороза и глада.
А закончился в тихом семейном кругу,
В рай, попав из кромешного ада.
Я прижалась к Андрею, объятий поток
Опьянял пуще крепкого грога.
На столе доедал нашу рыбу Пушок,
Белый котик, подросший немного.
Этот год начинался со смерти моей,
Я была у могилы во власти.
А кончается тем, что влюблённый Андрей
Подарил мне надежду на счастье.
2 февраля 1943
Я сегодня решила послушать Берлин,
Что расскажут по радио гансы.
Только фюрер молчал, исполнял клавесин
Марши Вагнера, реквием Брамса.
Эта музыка словно звучит из могил,
Как печаль на полотнах Ван Дейка.
Ощущение было, что траур царил
На просторах Великого Рейха.
Покрутила настройку на слово Москва,
Стала ясной причина коллизий.
Левитан говорил дорогие слова,
О пленении многих дивизий.
Эта речь для меня как волшебный бальзам,
Голова шла от радости кругом.
Беспардонный фашистский зарвавшийся хам
Наконец получил по заслугам.
Я надеюсь, что скоро советская рать
Разорвёт кандалы и вериги.
Эту новость подполье отправит в печать,
И узнают все жители Риги.
Тут заметил Абрам: похудела тетрадь,
Много листиков вырвано было.
Он, достав сигарету, продолжил читать,
Обнаружив, что кофе остыло.
Как любимая Роза два года жила,
Для Абрама осталось загадкой.
Ведь не даром странички она порвала,
Вероятно спалив без остатка.
Стало ясно, что Роза могла погореть,
И нажить неприятности крупно.
По немецким законам приёмник иметь,
А тем более слушать – преступно.
Может, были на этих листках имена,
А возможно другие секреты.
Что поделать, когда на планете война,
Невозможно прожить без запретов.
Хоть она на иврите писала тетрадь,
Не хотела, чтоб понял их кто-то.
Вероятно, и враг смог бы их прочитать,
Среди них тоже есть полиглоты.
Он сегодня как будто посланье прочёл
Дорогого ему человека.
Он продолжил читать, покрывали весь стол