Он прошёл по лавке, осматривая её с видом человека, оказавшегося в подвале с бомжами. Его пальцы скользили в миллиметре над крышками банок и пробками пузырьков, а губы кривились всё сильнее с каждой минутой. Он не касался ничего напрямую, словно боялся запачкаться. Взгляд его метался по склянкам, котлам и полкам с таким выражением, будто он пытался понять, как мы вообще здесь работаем.
Я следил за ним краем глаза, стараясь не выдать раздражения. Этот человек (если его вообще можно было назвать человеком) был воплощением всего, что я ненавидел: надменности, презрения к чужому труду. Вдобавок к этому приплеталась изрядная доля обоснованной злобы к их Дому.
Но сейчас нужно было держать себя в руках. Не время демонстрировать эмоции.
Закончив обход мастерской, Крайслер повернулся к нам. Его взгляд скользнул по мне и Сталевару так же холодно и безразлично, как до этого по полкам.
— Жалкое подобие мастерской. Грязно. Беспорядочно. Примитивно, — наконец выдал он и демонстративно поморщился.
— Не помню, чтобы меня заботило мнение Крайслера, — спокойно сказал Сталевар. — Проинспектировали? Всего доброго.
Крайслер не ответил. Он развернулся и вышел из лавки так же резко, как вошёл, оставив за собой ощущение холода и напряжения.
Сталевар шумно выдохнул, проводив его взглядом.
— Видишь? Он всегда такой. Появляется раз в год, проверяет нас и уходит. Хотя живёт он в этом же городе и должен появляться чаще, я рад, что он не следует этим правилам. Чем реже вижу его, тем лучше.
Он посмотрел на меня и добавил вполголоса:
— Потому что если бы он приходил чаще, я бы, наверное, его убил.
Я усмехнулся. Сталевар иногда был излишне прямолинеен, но на этот раз я понимал его. Крайслер действительно вызывал желание схватить ближайший котелок и швырнуть ему в голову.
Этой инспекции я ждал уже несколько недель. Теперь можно было приступать к запланированным опытам, не заботясь о том, что меня обнаружат. До следующего визита Крайслера пройдёт минимум год, а значит, у меня достаточно времени для работы.
Я взглянул на стол с ингредиентами и инструментами. В голове уже складывался план: какие смеси попробовать первыми, какие формулы проверить ещё раз. Уже есть кое-какие задумки. Осталось только посетить библиотеку — узнать у госпожи Лань, были ли независимые алхимики во времена господствования в алхимии Крайслеров, и если были — что с ними стало. А потом — действовать.
И вот сижу за столом, окружённый полумраком. Две свечи лениво плывут в тишине, их пламя дрожит, отбрасывая пляшущие тени на груду книг, пергаментов и пустых склянок. В комнате витает запах трав, алхимических реагентов и лёгкий дымок воска. Этот аромат стал для меня привычным, почти родным, но сегодня он казался немного удушающим. Всё из-за неприятных, но неизбежных, говоря по совести, мыслей.
Я листаю старый трактат, его страницы покрыты пятнами от времени и пыли. Мысли вновь возвращаются к тому, насколько несправедлив этот мир.
Человечество давят духовные звери. И вместе с ними людей давят другие люди.
Система гниёт изнутри, а я — лишь маленький винтик в её механизме.
Дом Крайслеров подмял под себя почти всё. Невозможно начать распространять какие-то знания по самым простым вещам, тем же рецептам, не рискуя привлечь внимание Крайслеров.
Они держат монополию на знание, во многом благодаря их развитию в алхимической отрасли. Их влияние так велико, что никто не смеет ставить под сомнение исключительное право распоряжаться алхимией. Для них это не просто наука, а инструмент власти — способ держать остальных в подчинении.
Они называют алхимию элитным искусством, доступным лишь избранным, в особенности всё, что касается рынка. Но кто эти избранные? В основном — сами Крайслеры. Богатые, влиятельные, те, кто может позволить себе заплатить за вступление в Дом.
Остальные вынуждены покупать зелье втридорога.
Опять я возвращаюсь к Крайслерам. Не могу не вернуться! Пепельная лихорадка в Вейдаде сильно повлияла на меня и не только из-за мамы. Город не самый чистый и благоприятный, но сколько погибших и отчаявшихся людей осталось в нём… Никто не заслуживает подобного. Уверен, лихорадка была излечима не только руками дорогостоящего лекаря, но и одним флаконом правильно созданного лекарства. Но каковы шансы у горожан исцелиться от подобных болезней, когда инструменты для создания лекарства под замком? Нам запретили экспериментировать с зельеварением, запретили спасать себя. Разрешено только редким избранным, которые покупают это право за золото.