Выбрать главу

Не думаю.

Спасли бы меня эти люди, если бы я дрался с лисом? Восемь из них, те самые наемники — точно нет. Они бы подождали, пока я выдохнусь, а потом — либо напали на меня, либо — отняли бы добычу и оставили в лесу Туманов.

Окажись на месте этого отряда обычные люди, я бы, вероятно, вытащил их. Но наемники, честно говоря, были не самыми лучшими людьми.

С тех пор, как секта начала зазывать этот сброд, в Циншуе стало куда неспокойнее. И за большинством из собранной группы стояли преступления, которых было достаточно, чтобы я не чувствовал по поводу их смертей никаких угрызений совести. Эти ублюдки выгоняли из набирающейся десятки нормальных людей, которые желали поохотиться за лисом — мне пришлось вмешаться всего дважды. Разве что за девушкой из секты и выжившим мужчиной я не приметил никаких особых грехов, но они сами согласились на поход, это первое. А второе — мужчину я вылечил. Практик выжил и даже самостоятельно добрался до секты, где его ждали пятьдесят золотых в качестве награды за поход. К слову, пятьдесят золотых анонимно отправил родне погибшей девушки из секты.

Она бы не погибла, если бы я вмешался. Но я намекал и ей, и тому почти убитому мужчине, что им в этом походе не место. Кто бы меня еще слушал.

Оправдывает ли это меня? Не думаю. Но и заламывать руки, жалея о своем поступке, не буду. Я предупреждал практиков, и даже поставил условие по рангу пробуждения, чтобы адепты ранга закалки не самоубивались об лиса. Не помогло.

Я телепортировался в ангар и направился к бочкам с травами. Сейчас нужно было хорошенько поработать, но мысли по прежнему не отпускали меня.

Настоятель. Странная фигура, неожиданно раскрывшаяся передо мной с новой стороны. «Seven days later» — если не ошибаюсь, с английского это переводится как «Семь дней спустя». «Great bright blessing and removal of curse» (великое светлое благословение и снятие проклятия) здесь не сработало, хотя я постарался сказать как можно правильнее. Полторы сотни иных фраз тоже не вызвали никакого эффекта. Значит, я просто не отыскал нужную комбинацию слов, либо (во что верится куда больше) английский язык — просто язык.

С самого попадания в этот мир я не допускал мысли, что могу быть не единственным, кому повезло. С чего я так решил? Да ни с чего, просто почувствовал себя главным героем обыкновенного ранобэ.

Притом, что здесь есть разные культуры (преимущественно азиатские), намешано и японской, и китайской, есть другие народы — не все сплошь с узкими глазами, и даже есть старик со вполне русским именем Игнат. Так что выходит, я не уникален, и сюда попадали и англичане, и вполне возможно, азиаты. Может, Свен Дэй англичанин (это бы объяснило его странное имя, схожее по произношению с услышанным проклятием), а может, кто-то научил его английскому, или даже всего одной фразе. А может, кто-то столетия назад принес сюда этот язык, и с тех пор его используют в качестве тайного.

Я, конечно, могу попытаться узнать у Свен Дэя «ду ю спик инглиш», но если он действительно говорит на английском, то придется объяснять, почему и я его знаю. А тайну моего появления в этом мире пока не знает никто, и я заинтересован, чтобы так и оставалось.

Мысли перекинулись от Свен Дэя на Эдвина. Я размышлял о произошедшем, вертел и пытался осмыслить произошедшую ситуацию и эти размышления убили во мне некоторые заблуждения.

Если раньше я, обманувшись дружелюбием принца, наивно думал, будто в этом мире королевские особы не занимаются шантажом и резней своих подданных, все конфликты решают дипломатией (а за Дикими землями наверняка есть земли розовых пони, где люди и звери не трогают друг друга), то после последней беседы с принцем Эдвином понял — на самом деле и шантажируют, и режут. И у меня не возникало мысли «а что, если я не так понял принца, и его слова про карателей?». Тренированная память легко выдавала земные исторические сводки для сравнения:

После гибели Тогачара (зятя Чингисхана) и его жены, весь город Нишапур за исключением четырехсот ремесленников, был вырезан. А жило в нем несколько сотен человек.

За бегство с поля боя карали смертью не только виновного, но и десятки его соратников. За бегство десятка — сотню. И память подкидывала новые и новые факты, показывая, что вся человеческая история — это винегрет из ошибок и чрезмерной жестокости.

Принудительная стерилизация и евгеника в отношении «неполноценных» граждан были и в двадцатом веке.

Принудительные мобилизации — на всем протяжении истории.

Подавления восстаний (в частности — восстания тайпинов, когда гибли десятки миллионов). Голод, репрессии, пытки, массовые казни, концлагеря.