С момента, как дракон вылупился, прошло полтора месяца. Он рос и креп удивительно быстро, не в последнюю очередь благодаря зельям, которыми я его поил. За это время Раккар превратился в пятидесятикилограммовую махину, способную потягаться голой силой с практиками ранга пробуждения.
Дракон выглядел внушительно. Его туловище стало крепким, а мышцы на спине — самой развитой части тела дракона — топорщились горбом. Мускулов было много, и они толстыми веревками оплетали основания крыльев, которые теперь были не тонкими и кожистыми, как у куренка, а плотными и большими — такими и должны быть крылья существа, способного поднять себя в воздух. Размах крыльев дракона превышал длину его тела примерно в полтора раза. Гибкая длинная шея достигала семидесяти пяти сантиметров. Лапы были коротковаты по сравнению с туловищем, но это не мешало дракону во время прогулок носиться между деревьями леса Туманов с ловкостью молнии.
Я старался заниматься с драконом, когда рядом не было ни девчонок, ни Жулая. Чтобы дракон не сбегал, я вешал себе на пояс мешочек с мясом, пропитанным привлекательными для дракона зельями (подобрал путем перебора). Правда, сейчас я неудачно подгадал время: когда я повёл дракона к лесу Туманов, на наше постоянное место занятий, за мной увязались Жулай и Апелий. Парни шли чуть поодаль и не мешали мне ни советами, ни громкими разговорами, так что я смирился с их компанией: ничего особо секретного в своих тренировках я не видел.
Я дошёл до обгорелого поваленного дерева и в очередной раз почесал шею прильнувшего ко мне дракона. Красная чешуя на его шее уже успела затвердеть; Лиса и Сиона жаловались, что чешуя затвердела настолько, что царапает пальцы до крови, но на моём ранге это пока не ощущалось — я будто отполированное дерево погладил.
Похлопываю дракона по шее. Зверёныш довольно урчит, расправляет крылья и прыгает на обгорелое дерево, неловко помогая себе взмахами, — ложится на облюбованное место. При этом он внимательно смотрит на меня, едва ли не виляя хвостом.
Питомец по-прежнему относился ко мне, как и в первые дни наших дрессировок. Дракончик вытянулся, изрядно подрос, но в его глазах всё равно застыл тот же щенячий блеск — смесь азарта и искренней любви. Питомец по-прежнему более лоялен ко мне, чем к подросткам, которые занимались с ним и проводили с ним времени куда больше, чем я.
Ладно, слишком много отстраненных размышлений. Пожалуй, пора переходить к тренировкам.
Я потянулся к мешочку на поясе. Опытным путём выяснилось, что драконы, как и собаки, отлично понимают принцип поощрения вкусняшкой.
— Ко мне, — командую я чётко.
Дракон дёргает хвостом, но не срывается с места. Я повторяю команду снова — ровной, но требовательной интонацией:
— Ко мне!
Развязываю тесёмки на мешочке, достаю пластинку мяса и спокойно повторяю:
— Ко мне!
На этот раз дракончик с готовностью рвётся ко мне. Пасть клацает в паре сантиметров от мяса — я едва успеваю убрать руку.
— Молодец, — добавляю я.
Пока дракончик смотрит на меня щенячьими глазами, мясо летит в воздух. Секунду спустя пасть дракона хлопает, как медвежий капкан. Зубы у молодого дракона появились ещё на второй неделе, а сейчас уже отросли настолько, что он мог бы оттяпать чью-нибудь кисть. Не знаю, виной тому растущие зубы, или проказливый характер, но Раккар пробовал кусать и грызть всё подряд, включая дверные ручки и завязки на одежде девчонок.
— Сидеть! — на этот раз меняю команду.
Питомец косится на меня, но всё-таки опускается на задницу. В качестве поощрения швыряю ему ещё кусочек мяса. Дракон мгновенно вскакивает на задние лапы, вытягивает шею и клацает зубами, ловя подачку.
Память подкидывает цитату из некогда прочитанной статьи: «Поведение, за которым немедленно следует поощрение, с большей вероятностью повторится в будущем». Сейчас я убеждаюсь, что это действительно работает. Главное — чётко произнести команду и после выполнения — мгновенно её подкрепить. Например, собаки не связывают поощрение с действием, если оно задержано более чем на пару секунд.
Мы продолжаем заниматься с драконом, а приятели наблюдают. Отработав команду «сидеть», переходим к следующей — «оставь». Питомец вечно норовит схватить что-то в пасть: несколько дней назад он разгрыз флягу Апелия и долго отфыркивался — крепкое вино пришлось ему не по вкусу.
С этой командой уже сложнее. Едва я вынимаю из рюкзака и бросаю на землю яркий кожаный пояс, чешуйчатый тут же тянется к нему, норовя схватить зубами.