— Ребята, вы только на меня не обижайтесь, трудно сдерживаться… И вопросам моим не удивляйтесь. Я как в летаргическом сне пробыл семнадцать лет. Я ведь даже не знаю, кто оплатил похороны, кто купил участок на Кузьминском кладбище. Кузьминское — закрытое, правда? Туда так просто не захоронишь…
— Радик Франкенштейн, — сказал мне Рудаков. — Всё — он. Его деньги и знакомства. Фактически это он похоронил Лену.
— А почему в гробу? Кремировать было проще.
— Радик так решил. Кремация, говорит, второе убийство, убийство трупа.
— Да-да, был за ним такой пунктик, — припомнил я.
— Патологоанатомы, что с них взять, они все сумасшедшие, — улыбнулась Льдова с облегчением.
— Вот, значит, кому я обязан, — сказал я. — Даже спасибо не успел ему сказать… и теперь уж не скажу. Радик, Радик… Землю буду носом рыть, но найду этих гнид!!!
На миг в чебуречной стихло. На нас посмотрели с разных сторон. Я примирительно поднял руки…
И опустил. Медленно, со всем возможным спокойствием.
Я сидел напротив окна, всегда стараюсь так садиться. Спиной к окну — затылок чешется, спокойствия нет. И показалось мне вдруг, что в доме напротив — Вошь. Лёня Вошь. Смотрит из окна подъезда — со второго этажа. На наше окно в чебуречной…
Вот и поиграл я вчера в Гамлета! Помогал Шекспиру найти киллера для Фортинбраса, норвежского принца, а сам и предположить не мог, что уже на следующий день… Вот уж совпадение…
Что это — манифестация психотического расстройства? Или всё-таки поганая реальность?
Жарко, створки окна раскрыты и здесь, и там. Он видит нас, я вижу его… Но ведь он на пожизненном! В «Белом лебеде», из которого не выберешься, только если не владеешь телепортацией!
Я сорвался. Не обращая внимания на возгласы товарищей, выбежал из кафе, пересёк улицу, ворвался в подъезд. Взлетел вверх по лестнице — до самого чердака.
Никого…
Чердак закрыт на висячий замок. Деваться Лёне вроде некуда, если только он здесь не живёт… или если не вломился к кому-то. Или если заранее с кем-то не договорился. Правда, в этом случае смотрел бы не из подъезда, а из окна квартиры… Нет, не из квартиры, не стал бы палить хату!
Что это было? Глюки?
Если не глюки, то где-то у Рудакова протекло. Как иначе Вошь мог узнать о месте и времени нашего совещания?
Да просто! Например, из телефонного разговора, напомнил я себе. Что ж ты первым делом о предательстве думаешь, старый ты пёс. Времена давно изменились, техника шагнула семимильными, подслушивание в топе и тренде, а стукачи — анахронизм. Забыл, что у некоторых есть возможность слушать и покадрово разглядывать всю твою повседневную жизнь? Забыл, курилка…
Значит, и ты анахронизм.
Внизу в подъезде меня ждал Миша Брежнев. Примчался следом за мной — подстраховать, помочь. Когда переходили улицу в обратном направлении, он тихо сказал мне, почти не двигая губами:
— Надо встретиться один на один. Созваниваться или писать сообщения нельзя. Предлагаю кондитерскую в ста метрах левее. Через полчаса.
Вернулись.
Я не признался, куда и зачем бегал. Пусть думают, бывший шеф на старости лет, мягко выражаясь, стал эксцентричен.
Уже когда расходились, пожимая друг другу руки и желая всего-всего, я спросил у Рудакова напрямик. Тоже тихо и тоже пряча губы от чужих взглядов.
— Зачем тебе моя помощь?
— Ну так она и не нужна. Я не хотел вас привлекать, был против, хотя, чего уж там, обрадовался, что вы действительно живы.
— А кто хотел?
— Опера ваши во главе с Михаилом. А мне, уж извините, и без вас геморроя хватает.
— Спасибо за откровенность, ученик, — хлопнул я его по плечу.
— Папку с делом не забудьте, — сказал он мне.
В ветровке лежала записка.
Я, когда ринулся ловить призрачную Вошь, оставил куртку в чебуречной — на вешалочке в нише. Когда расходились, просто накинул её себе на плечи. И лишь потом, отдалившись от коллег на расстояние, достаточное, чтобы вновь почувствовать себя собой, сунул руки в карманы…
Записка была от Аллы Льдовой.
«Серёжа, буду ждать вас на Петровск бульв на ост-ке против часовой. Разговор про Рад. Иосиф. Важно!!!»
При всех, значит, она говорить тоже не хотела, как и Миша. Развели секреты друг от друга, как плесень… Миша дал мне полчаса, а Льдова, наверное, сразу отправилась на бульвар, коли время встречи не указала. Получается — сначала к ней.
Петровский бульвар, автобусная остановка. «Против часовой» — то есть в сторону Страстного. «Про Рад. Иосиф» — про Радия Иосифовича Франковского. Что-то она, видимо, нарыла на Франкенштейна и хотела поделиться со мной прежде, чем пустить инфу по рукам товарищей…