Выбрать главу

— Пятнадцать дней. — прервал тишину Грол.

— Что пятнадцать дней? Говоришь, как та девчонка из фильма. Только там было семь, вроде бы.

— Тебя не было пятнадцать дней. Точнее физически то ты был, но твоё сознание было не в твоём теле, уж не знаю, как это получилось — но ты казался в прямом смысле пустым внутри. И все эти дни почти без сна и отдыха Элиаея кружилась над тобой и поддерживала в тебе жизнь. После того, как воскресила тебя, конечно.

Я чуть шашлыком не подавился, закашлявшись, я отхлебнул эля, чтобы унять своё гавканье, отдалённо напоминавшее кашель, и ошалело спросил:

— Воскресила? Так я что, мёртв был, что ли?

— Ага. Самый настоящий труп. Первый час всё было хорошо, ты сидел с пустым взглядом, как и все мы, выбирая направление. А потом ты не открыл глаза, как должен был, а взял и замертво упал на пол. Когда мы кинулись к тебе, то пульса у тебя уже не было. Спасибо Элиаее, что она так быстро сориентировалась. Она тут же применила на тебя воскрешение. И, знаешь, что? У тебя забилось сердце, соответственно появился пульс, ты начал дышать, но не ожил, вопреки всем ожиданиям. Просканировав тебя, мы пришли к выводу, что твоё сознание не вернулось обратно. Понятия не имею, как это произошло, но мы резко переместили тебя в ближайший медпункт, что бы тут Элиаее было проще поддержать в тебе жизнь.

— Что было пока я лежал в отключке?

— Ну, к примеру, меня никто не перебивал, знаешь?

— Знаю, поэтому я и вернулся, тебе же скучно без меня.

— Скучно, скучно. Так вот. Она, то бишь Элиаея, постоянно вливала в тебя свою жизненную силу. А выглядело это страшно — она резала свои руки, капала на тебя кровью, а потом долго и упорно стояла и без конца читала заклинания. Разобрать слова у меня так и не вышло — явно штуки высших. Сил у неё уходило столько, что шрамы на ней перестали рассасываться уже на третий день, а на пятый она и вовсе перестала заживлять порезы заклинаниями — только перевязка. Как очнётся — не забудь хорошо её отблагодарить или я дам тебе по ушам! Я навёл справки среди местных медиков, которых она к тебе, к слову, не подпускала. Использование магии целительства такого уровня может свести в могилу даже высшего уже через несколько использований подряд. Она же это делала больше двух недель. Восемь раз в день.

— Охренеть можно… Я обязательно отблагодарю её со всей своей искренностью и признательностью. Я не ожидал, что она пойдёт ради меня на такие жертвы.

— Да уж, не знаю, что она в тебе нашла. Нет, ты не подумай, ты хороший парень, даже нравишься мне по-дружески. Но то, что сделала она, больше похоже на подвиг, чем все вот эти приколы Геркулеса в своё время.

— А что ты делал милый мой маленький друг? По тебе и не скажешь, что ты выглядишь уставшим. Хотя ты, конечно, всегда довольно потрёпанный.

— Вот не будь ты моим другом, который сейчас может умереть даже если муха на него сядет, потому что раздавит, я бы тебя прихлопнул, как эту самую муху.

— Я без обидняков, правда, просто твои рассказы дали мне понять, как сильно я по вам соскучился.

— Ага, заливай лучше эль в горло, а не сказки мне в уши. Я в это время искал Старелса. И нашёл его. Он сейчас в мире халунов. Вышел на след нового инициатора. Времени у нас осталось в обрез, если мы не успеем вовремя, то инициатор погибнет и нам придётся начинать всё заново.

— Не придётся — сказал я не своим, чужим, голосом. В отражении глаз гнома я увидел свои. Так стоп. В отражении его глаз — я вижу свои? Моя внимательность очень сильно повысилась, клянусь, что я сейчас смог бы посчитать сколько зёрен в одном килограмме риса.

Мои глаза горели огнём, который переливался из серого в фиолетовый цвета и обратно, периодически смешиваясь, то становясь чёрным, то снова возвращаясь к этим двум цветам.

Грол крайне испуганно смотрел на меня, на всякий случай положив руку на топор, который оказался висящим на его груди, закреплённым специальным ремнём. А я тем временем, как сам не свой, продолжил:

— Я заставлю этого червя пожалеть о содеянном! Когда мы с ним встретимся — я всё сделаю сам лично. Он будет умолять меня убить его, но, когда я закончу с ним, сил умолять меня у него уже не останется, как и воли к жизни.