Ты спрашиваешь, отчего я так долго не писал? Из-за кассовой недостачи, снега и странной ошибки «дирижёра».
Но всё по порядку.
Ты, верно, слышал, что в наших северных филиалах в последнее время часто ссылались на форс-мажор? Чтобы снять подозрения, я и вылетел на Север. Стоял декабрь, мне казалось, что к Новому году всё прояснится, и я успею вернуться домой.
Но дело оказалось запутанным.
День за днём я проверял бухгалтерию, как жену Цезаря. И постепенно нащупал «крысиную» тропу, ведущую в наш Центр. Поначалу мне улыбались так широко, что я опасался за их скулы. Но потом стал ловить косые взгляды и отвечать на вялые рукопожатия. Однако пришли новогодние праздники, и все обиды казались забытыми. Меня пригласили за город, пообещав, что соберутся только свои.
«Своих» оказалось человек шестьдесят. Вместе с жёнами и любовницами. Особняк высился над деревней, как Гулливер над лилипутами, а его стены пугали местных жителей, как первые церкви — язычников. Так что вокруг — ни души.
Вечер начался ходко. Старый год выпроваживали долго: он, как еврей, прощался, но всё не уходил. Так что к полуночи все были пьяны.
С боем курантов выбежали на улицу. Звёзды сияли, как в дни нашей молодости. Кто-то лепил снежки. По-моему, я первый швырнул снежок в чью-то спину. Меня поддержали. Все были против всех, и комки летели куда попало. Но вскоре разделились на команды. И тут начались странности. Люди из моей команды перетекали к противнику. Я не понимал, что происходит, но бросал снег в разные стороны. Неожиданно я остался один. Все были против. Сквозь летящий снег я вдруг увидел мрачные, сосредоточенные лица, слаженный оркестр, за которым мелькала тень дирижёра. А снежки стали с арбуз! Я уже стоял по пояс в сугробе и не мог шевельнуться. А через минуту снег накрыл меня с головой. Звуки исчезли, свет померк. Я вспомнил о пистолете, но руки не слушались. Я уже задыхался. «Это конец!» — пронеслось у меня. Однако мозг не сдавался. Невероятным усилием я всё же заставил себя достать пистолет и спустить курок. Лунка от выстрела сыграла роль «камышины». А к утру пошёл дождь…
Вот так я и спасся. Скажешь, невинная шутка? Сомневаюсь. К тому же с «оркестром» уже разобрались. Осталось найти «дирижёра». И всё же странно, что меня не добили и я ещё стучу по клавиатуре.
Искренне твой, Зиновий.
(обратно)4
Трофим Беспалый так восстановил повреждённый текст письма
Птача-Пивторана:
— Не беспокойтесь, сейчас отчистят, — неверно истолковала она мой взгляд.
И тут я проснулся. Поезд увозил меня из Судянска. «Сны — это то, что могло произойти, но не произошло, — думал я под стук колёс. — Какое счастье, что это был сон, иначе мою вину пришлось бы хоронить отдельно, и холм над её могилой высился бы до небес!»
(обратно)5
Потап Огорош так расшифровал испорченный фрагмент письма
Птача-Пивторана:
— Не беспокойтесь, сейчас отчистят, — неверно истолковала она мой взгляд. Швейцар в дверях кивком предложил сесть. Остальные смотрели с тупым равнодушием. И тут до меня дошло: эта женщина сумасшедшая, а весь театр — психиатрическая больница! В ужасе оттолкнув швейцара — подозреваю, это был санитар, — я выскочил на улицу. Можешь себе представить, каким радостным показались мне серый денёк, тусклое солнце и ожидание поезда!
(обратно)