Биленкин: В принципе у вас всегда герои — все люди в произведениях — это наши современники.
А. С.: Обязательно! Совершенно бессмысленно изображать что-то иное…
Биленкин: А если взять ефремовскую задачу — изобразить людей иного — будущего — времени? Вы ее, видимо, никогда не ставили?
А. С.: И никогда ставить не будем! Потому что, товарищи, существует совершенно справедливое высказывание Льва Николаевича Толстого: все что угодно выдумать можно — психологию нельзя выдумать! Кстати говоря, насколько я знаю, Иван Антонович и не пытался показать людей будущего. Он конструировал их, шел нарочно на нарушение определенной логики. Конечно же, он знал об этом высказывании Толстого и, конечно же, был с ним совершенно согласен, но ему нужно было создать образ человека, совершенно не похожего на нас. Мы же в своих вещах стараемся говорить скорее не об изменении психологии, а об изменении поведенческого модуля. ТАК — вернее говорить о людях.
Бабенко: Есть ли надежда, что «Гадкие лебеди» увидят свет?
А. С.: Я думаю, что есть. Думаю, что есть… Я пока — по какой-то апатии — никак не могу взяться за поиски, кем же эта вещь запрещена. Там ведь ничего нет такого.
Биленкин: Боюсь, что это «несчастный случай» на производстве… Не докопаетесь…
А. С.: Ну, в конце концов… Ну, «Гадкие лебеди»… Вообще она неплохая вещь, конечно… Надо будет ею заняться… Посмотрим… Но вот что вам скажу: все вещи — впереди. Все самое настоящее — впереди.
Войскунский: Какая, по-вашему, сейчас самая острая проблема?
А. С.: То, что называется мещанством. Ведь какой раньше мещанин был? В баночку копить, в кубышку, в чулок, под себя. А сейчас? Жрать, жрать, жрать… Хватать!
Бабенко: Да ведь для этого и слова не нашли еще. Мещанин, обыватель — все это не то. Семантика не та…
А. С.: Очень смешно, между прочим, когда наши гневные филиппики против мещанина переводятся на английский язык. Мещанина как такового у них нет. Они переводят: «филистайн», «хипокрит» — но это совсем не то. Скорее, такой… лицемер, ловкач… Словом, совсем не то, что мы понимаем под мещанином.
Биленкин: А знаете ли Вы слова Герцена насчет мещанства? Нет? «Все нации должны пройти через стадию мещанства».
А. С.: А что он имел в виду под мещанством?
Биленкин: По-моему, то же самое, что имеем в виду мы.
Покровский: Может быть, поставить проблему более общо: цивилизация должна пройти через стадию омещанивания?
А. С.: А что такое «цивилизация»? Дайте определение.
Голос с места: Сложно…
Биленкин: Чем сложнее общество или явление, тем труднее дать ему дефиницию. Ведь надо охватить невообразимо широкий круг явлений…
А. С.: Мое определение… Мое определение простое: цивилизация есть социальная система, которая наличествующими производительными силами непрерывно создает новые потребности и тут же создает способы их удовлетворения.
Григорьев: Что касается определения современной цивилизации, то так оно и есть.
А. С.: Любой. Возьмите ассирийскую цивилизацию — там то же самое. Главная функция любой цивилизации, товарищи, — это создание новых потребностей… Небывалых…
Войскунский: А как это распространить на первобытную общину?
А. С.: А первобытная община не была цивилизацией. На протяжении сотен тысяч лет первобытный человек удовлетворялся, насколько я понимаю, хоботом мамонта или червячком. А по мере того, как первобытная община переходила в цивилизационную стадию, люди начинали замечать, что травка, например, бродит и можно выпить кое-чего нового — «тяпнуть»…
Бабенко: Я слышал, что на телевидении снимают фильм по «Понедельнику…».
А. С.: Да, двухсерийный фильм. С «Понедельником…» он не имеет почти ничего общего.
Бабенко: То есть здесь вы так же не авторы фильма, как не были авторами «Сталкера»?
А. С.: Совершенно точно.
Бабенко: А вы видели отснятый материал?
А. С.: Никакого отснятого материала еще нет. Впрочем, нет, одну часть Бромберг уже отснял. Бедняге не повезло со снегом. Действие происходит в новогоднюю ночь, а снимать пришлось сейчас, в марте.
Бабенко: Как и в случае со «Сталкером», вы тоже многократно переделывали сценарий?
А. С.: Многократно.
Бабенко: И что получилось?
А. С.: Получилась довольно банальная история. Там нет, скажем, Выбегалло…
Григорьев: А что есть?
А. С.: Есть какая-то контора по производству чудес для народного потребления. Во главе стоит дама, колдунья. Она заколдовывает молодую сотрудницу. А ее любит один из Москвы, и возникает проблема расколдовывания, и все непрерывно пляшут и поют.
Вопрос с места: Почему в ваших произведениях, как правило, только главные герои, а главных героинь практически нет? Почему нет женщин на главных ролях?
А. С.: Отвечаю. Женщины для меня как были, так и остаются самыми таинственными животными в мире. Они знают что-то, чего не знаем мы. Вот в Японии в начале нашего тысячелетия существовало два строя — матриархат и патриархат одновременно. Так женское начало взяло верх. Так и осталось в иерархии богов: верховный бог — женщина, подчиненный — мужчина. Повторяю — и за себя, и за своего брата: женщины для нас самые таинственные существа. И повторяю, что сказал Лев Николаевич Толстой: все можно выдумать, кроме психологии. А психологию женщины мы можем только выдумывать, потому что мы ее не знаем.
Голос с места: Ваше отношение к «летающим тарелкам»?
А. С.: «Летающие тарелки» для нас абсолютно неинтересная вещь. Но для того, чтобы показать отношение людей к «летающим тарелкам», теоретически мы можем написать произведение, где были бы НЛО. И это не будет значить, что мы верим в «летающие тарелки».
Сверхзаумный вопрос бородатого психолога Петухова с приведением высказывания какого-то иностранного философа, которого никто не знает.
А. С.: Ага… Гм… Аналогичный случай со мной уже был… Поехал я в Новосибирск получать премию за «Понедельник начинается в субботу». Вдруг подскакивает ко мне один молодой научник и спрашивает: «А что Вы думаете о теории…» Вот я и забыл уже название… Иностранное имя такое… Да… А мне не хотелось ударить лицом в грязь. Я и говорю: «Что ж… Конечно… При известных условиях…» Он: «Правильно, я тоже так думаю…» Говорит: «Некоторые аспекты…» Я говорю: «Простите, меня ждут…» А там уже коньяк разливают. А его — научника — туда не пустили…
Психолог Гостев: Определенные ваши вещи, можно сказать, написаны с пессимизмом. Чем это можно объяснить? Вы на самом деле пессимистически смотрите на развитие человечества?
А. С.: При чем здесь развитие человечества? Пессимизм, если он и есть, происходит не от развития человечества, а от того, что мне уже пятьдесят семь лет. Будь мне сейчас лет двадцать, не было бы никакого пессимизма. Я-то ведь с двадцать пятого года, а Борис — с тридцать третьего…
Руденко: Когда вы начали писать?
А. С.: Господи, я думаю, что писать — точнее, рисовать, а не писать, рисовать комиксы — я начал, наверное, в восьмилетнем возрасте.