Коммунистическая идейность (далее КИ): Миром правят непреложные законы физического развития, и задача человека — познать эти законы и поставить их на службу себе, то есть достижению главной цели — построению коммунизма на земном шаре.
Генисовская безыдейность (далее ГБ): Миром правят абсурд и хаос, и задача человека — приобщиться к ним путeм художественной интуиции и использовать в достижении своей главной цели — полной беспечности.
КИ: Главное зло — разделение людей по шкале неравенства, поэтому уничтожение этой шкалы является необходимым условием избавления от страданий.
ГБ: Главное зло — существование шкалы ценностей, которая порождает всевозможные виды духовного неравенства между людьми; если еe не уничтожить, страданиям не будет конца.
КИ: Передовая часть человечества — беднота, пролетариат, потому что они по самому своему положению раньше других освободились от бремени собственности. Рахметов и Павел Власов — вот примеры для подражания.
ГБ: Передовая часть человечества — духовная беднота, разгильдяи, пьяницы, юродивые, "Иваны-дураки", потому что они первыми сумели отказаться от бремени оценочных категорий. Митрофанушка Простаков и Веничка Ерофеев — вот главные герои, провозвестники счастливого будущего.
КИ: При оценке прошлого и настоящего существует единственный критерий: всe, что способствует победе революции, — хорошо, похвально, желательно; всe, что тормозит революционный процесс, — плохо.
ГБ: При оценке прошлого и настоящего существует единственный критерий: всe, что несeт в себе начало абсурда, — прекрасно и похвально; всe, что цепляется за какую бы то ни было осмысленность и упорядоченность, — плохо.
Единственное, в чeм неравенство признаeтся и допускается, — это талант. Но и про него сказано, что "он слеп, глух и необъясним, как желание".
В советской школе нас учили, что ценность русской классической литературы состоит в том, что она способствовала освобождению народа, приближала революцию. В своe время Вайль и Генис взяли советский школьный учебник литературы и переписали его по-своему. В их интерпретации ценность русских писателей определялась тем, сколько абсурда и хаоса они вносили в своe творчество. "Божественная бессмыслица — важнейший элемент ["Войны и мира"], - писали они. — …Толстой сумел не просто воспроизвести нормальную — то есть несвязную и нелогичную — человеческую речь, но и представить обессмысленными трагические и судьбоносные события". Главное и лучшее в "Войне и мире" — тот момент, когда Наташа входит и говорит без всякой связи с чем бы то ни было слово "Мадагаскар". "Раскольников читает газету в трактире: "Излер — Излер — Ацтеки — Ацтеки — Излер — Бартола". Бессмысленность текста — это образ разъятой вселенной". Конечно, абсурд, хаос и бессмыслица неизбежно присутствуют в жизни людей, а потому неизбежно попадают в литературу в том случае, если она делает своим предметом жизнь человека. Отыскивать элементы абсурда в произведениях значительных писателей — такое же увлекательное и гарантированно успешное занятие, как собирать цветы в летнем лесу: всегда хоть какой-нибудь милый букетик непременно соберешь. В этом занятии нет ничего предосудительного — если только не пытаться выдавать собранный букетик абсурда за весь лес или за главную его суть.
В книге "Довлатов и окрестности" Генис предаeтся охоте за цветами бессмыслицы с юношеской увлечeнностью. Конечно, Джойс, Беккет и Кафка представляют в этом плане наилучшие возможности — их объявить полными абсурдистами так же легко, как Герцена, Некрасова, Салтыкова-Щедрина — зачислить в большевики. У Пушкина тоже Генис находит столь дорогое ему "олимпийское равнодушие… способность подняться над антагонизмом добра и зла", находит "мир шарообразный, как глобус, не расчленeнный плоским моральным суждением". Хемингуэй сильно сопротивляется, но и у него есть что-то "хорошее", а именно — "дырки в повествовании". Даже у такого поэта, как Кавафис, насквозь пронизанного чувством внутренней связи исторических эпох, Генису удаeтся отыскать апологию бессмыслицы мировой истории. "[У Кавафиса прошлое] так же полно ошибок, глупостей и случайностей, как и настоящее… Он дискредитирует Историю, как нечто такое, что поддаeтся связному пересказу". (Это Кавафис-то, у которого каждый достойный человек каждый день безнадeжно и мужественно защищает свои Фермопилы!). Но и Кавафис нужен автору лишь для того, чтобы ещe раз выделить доминанту безыдейности и хаоса у Довлатова. "Крайне оригинальную точку зрения Кавафиса на мир разделяет выросшее на обочине поколение, голосом которого говорил Довлатов". (Хороша, кстати, "крайняя оригинальность", которую разделяет целое поколение.)