“Вы де, сказал, его там еще предадите”.
Так тем веление митрополита Кирилла и кончено, что Муравьев “своего Антония” из дома не пустил и архиереи не свиделись и не помирились.
С этих пор настали сплошные и перекрестные распри мелкого, но докучливого и раздражающего характера. Пошли жалобы митрополиту Кириллу, ябеды, клеветы и такие писания, что “дедушке Кириллу” в Австрии пришло совсем не в мочь от московских шпыняний. Он совсем не знал, в какой ему угол кидаться от одних “поносных писем”, и, наконец, даже ударился под женский покров Прасковьи Алексеевны, прося ее действовать в Москве на “московских мироносиц”, чтобы унять как-нибудь слегка и распрю, и письма “очень ругательные, что и читать невозможно”.
Из бумаг этой достославной эпохи видно, что и в среде окружников не все писали так, как писал составитель окружного послания Ларион Егорович, строгой логике и краткой глубине критических взглядов которого нельзя не отдать должной чести. Но и здесь, в окружнической среде, были писатели, исполненные духа буя и слов хулительных. Эти сочинители всячески старались превосходить друг друга в дерзостях, которыми немало унижали правоту своей партии и низводили свое положение в вопросе до степени гадкой перебранки. “Не спасет тебя ни митра, ни омофор, — писал один из таких окружников своему митрополиту, — у тебя сатана гнездо свил внутри, а прочее и писать совестно…”