ЗАМЕТКА О ЗДАНИЯХ
Только хозяйственно развитые народы, пользующиеся благосостоянием, обладают наибольшим числом вполне развившихся работников, потому что у такого народа, живущего в благоприятных хозяйственных условиях, средний век всегда длиннее.
Многими давно замечено, что большинство зданий, в особенности казенных, весьма часто не отвечает самым существенным требованиям людей, которые в них помещаются. В особенности гигиенические условия жизни везде почти приносятся в жертву ненужной роскоши карнизов, лестниц и паркетов, а слабая плоть человека, который будет постоянно или временно жить под этими карнизами, не почтена никаким вниманием. Всего страннее, что причину такого презрения плоти мы видим не в духе учения отжившего спиритуализма и умерщвления вечно зиждущей природы, а в духе суетности, презирающей факт жизни в пользу вещественной монументальности. Так, например, во многих зданиях для школ аудиториальные комнаты, где учащие и учащиеся проводят около 8 часов в сутки, стеснены в пользу зал, в которых раз в год производятся какие-то торжественные акты, столько же доказывающие торжество науки, сколько младенчество нашей педагогии и уродство воспитания, разрушающего тело искусственными формами жизни и навязывающего разуму узкие понятия суетности и эгоизма. Во многих больницах ванны помещаются в комнатах, отделенных от палат нетопленными коридорами, в которых не прекращается резкий сквозной ветер, способный усилить и осложнить всякую болезнь. В тюрьмах, пересылочных острогах и этапных дворах теснота достигает до такой степени, что в атмосфере камер трудно открыть присутствие кислорода, — и нигде нет ни вентилятора, ни камина. Даже оконные форточки составляют неповсеместную роскошь.
Имев случай видеть многие города нашего царства, я был поражаем в устройстве многих зданий ужасающим пренебрежением к народному здоровью. Так, в о<рловск>ой гимназии, где я учился, классные комнаты были до того тесны, что учителя затруднялись найти ученику, отвечающему урок, такое место, до которого бы не доходил подсказывающий шепот товарищей, духота всегда была страшная, и мы сидели решительно один на другом. Между тем наверху было несколько свободных комнат и прекрасная зала, в которую нас впускали раз в год, в день торжественного акта; остальные 364 дня в году двери залы были заставлены какими-то рогатками. — В больнице п<ензенс>кого приказа общ<ественного> призрения ванная комната помещается в нижнем этаже, и больной для принятия ванны должен сойти со второго этажа и пройти весь нижний коридор, в котором дует как в трубе воздушного вентилятора и который не отапливается даже при 30-градусных морозах. В другой, очень близкой нам большой больнице того же ведомства назад тому несколько лет больные ходили брать ванны через двор во всякое время года и при всякой погоде. — В г<ородищенс>кой тюрьме П<ензен>ской губернии мне случилось видеть ужасающие зрелища: огромные толпы пересылочных арестантов загоняются там в две очень тесные комнаты, где они буквально не могут ни сесть, ни лечь. Я помню случай, как эти несчастные жертвы общественной испорченности и собственной неосторожности, задыхаясь, настоятельно требовали, чтобы им показали начальство. В камерах не было никакой возможности дышать, сгущенный до крайности воздух был пропитан вонючими потными испарениями и пылью, которую выбивали пришедшие арестанты из своих грязных портянок. Явилось начальство, выслушало просьбу арестантов “запереть их в коридоре”, где был кое-какой воздух, или отворить двери, приставив к ним часовых, — и затем отказало. Отказало, потому что находило это противным правилам, которые обыкновенно понимаются у нас не по буквальному смыслу законодателя, а по мертвой букве печатной страницы. Начальствующий чиновник утешил арестантов тем, что он представит об этом высшему начальству, а как в г. Г<ороди>щах никакого высшего начальства налицо не случилось, то арестанты остались дышать прежними испарениями своих легких, пока придет бумага, разрешающая им дышать воздухом. — В других острогах, во избежание частого выпуска арестантов для испражнения, ставят в комнатах деревянные ушаты, в которые арестанты мочатся и которые выливаются раз в сутки и никогда не сушатся, не переменяются. Несмотря на то, что эти неудачно придуманные уриналы распространяют в камере страшное зловоние, они до сих пор признаются удобными и в большом употреблении. Благодаря г. Якушкину, невольно посетившему арестантскую псковской городской полиции, мы знаем, что в нашем краю всяких чудес есть и такие места, в которых где сидят, там и паскудят.
Оставляя места заключения и обращаясь к местам обучения, мы встретим и здесь то же грустное презрение к человеческой плоти, ту же беспечность о народном здоровье. В этом нельзя упрекнуть только кадетские корпуса и девичьи институты; большинство других заведений не свободно от упрека. В одном уездном училище духовного ведомства меня поразил ужасный мочевой запах в классных комнатах. Не понимая причины такого явления, я старался узнать его от учеников. Дети застенчиво мялись и очевидно стеснялись ответом; наконец, с большим трудом, мне удалось добиться от них, что некоторые учителя не позволяют им во время уроков выходить “до ветру”, и многие ученики, не будучи в силах удерживать мочу, пока кончится урок, мочатся, сидя за партой, в собственное платье. Можете вообразить, какую отраву носит бедный мальчик, таская на себе мокрое платье и дыша воздухом, пропитанным мочевыми испарениями. Лет несколько тому назад я видел другое такое явление в о<рловс>ских духовных училищах, помещавшихся вблизи Никитской церкви, в которых к тому же классные комнаты вовсе не отапливались. Но вообще в комнатах всегда соблюдается еще кое-какая чистота, потому что туда заходит иногда высшее начальство, зато в отхожих местах, которые столько же необходимы человеку, как дортуары и столовые, но в которые реже проникает высшее начальство, нечистота и неудобство превосходит всякое вероятие. Здесь презрение к одному из необходимейших отправлений человеческого организма доходит до непостижимого уродства русского равнодушия и обломовщины.