Впрочем, мы должны сказать, что иногда духи ведут себя гораздо умнее и отвечают и неглупо, и немногословно. Мы недавно сообщали, что в Пенсильвании один дух нелживо открыл спириту месторождение петролеума, а после того в одном большом петербургском спиритском обществе одна молодая светская вдова, не находящая якобы себе нигде ни места, ни покоя от всяких злых недугов и немочей, просила медиума спросить ее покойного мужа: “что ее может радикально вылечить? ”
“Не ешь досыта и работай до пота!” — отвечал через медиума нелицемерный покойник.
Это ответ, которого от льстивых и лицемерных людей, не покинувших землю, действительно, пожалуй, не скоро дождешься. Наши соотечественники, вероятно, и там держатся пореальнее французов.
<“С ТЕХ ПОР, КАК МОСКОВСКИЕ СТАРООБРЯДЦЫ…”>
С тех пор, как московские старообрядцы, приемлющие духовенство, поставляемое для него секретными архиереями, повздорили из-за “Окружного послания”, они никак не обретут себе вожделенного мира, а все идут к большему и большему разъединению и, вероятно, скоро вовсе разорвутся и потекут по двум различным направлениям. Последнее обстоятельство, которое мы ныне заносим на столбцы нашей газеты, показывает, что мечтать о примирении московских окружников с раздорниками не следует. Неустанно враждуя, кипятясь и волнуясь, они развели свою распрю в столь великую область, что ее уже не окинешь оком и не определишь, где она может кончиться? Раскол всегда отличался тем, что неуклонно предпочитал мирить свои нелады и распри в своем собственном дворе, не вынося сора на улицу и тем не менее не привлекая начальства ко вмешательствам в его домашние дела. Где доходило до этого, там уже ничего не оставалось ждать путного. Приглашение начальства мирить общину было всегда знаком невозможности ее примирить и стимулом близкого ее распадения. При призывах подобного рода обыкновенно открывается широкое раздолье интригам, и долго сдержанные страсти разливаются потоками клевет, злобы, нареканий и доносов. Одна партия, желая унизить другую, выкапывает на нее всю поддонную, другая отвечает тем же, и в результате вся община является опороченною. Тогда ей ничего более не остается, как или обречь себя на жалкое, почти позорное существование, к какому свели рижскую общину распри партии покойного Пименова с партиею Ломоносова и Беляева, или… распасться (что в известном смысле гораздо достойнее и лучше). Московские поповцы поставили себя в такое положение, из которого им нет более мирного выхода. Начав раздором за окружное послание и продолжая распрю утверждением в Москве второго Антония (Гуслицкого), они шли рядом бесконечных споров и ссор до непримиримой вражды к ими же избранному попечителю Рогожского кладбища, купцу Евсевию Егоровичу Бочину (из партии раздорных), и 8-го мая партия окружных, собравшись в доме купца Банкетова, составила общественный приговор, в котором постановила “Бочина благодарить за его труды и занятия в должности попечителя, а вместе с тем для общественного спокойствия избрать из среды себя двух попечителей, достопочтеннейших граждан г. Москвы, московских первой гильдии купцов Власа Власовича Лазарева и Тимофея Ивановича Назарова, которых и просит принять на себя должность попечителей московского Рогожского богаделенного дома со всеми правами, предоставленными попечителям в прежнее и настоящее время”. Приговор этот, составленный в частном доме, подписан лишь полутораста домохозяевами из одних окружников. Раздорники этого приговора не подписали, действительности его не признают и, желая сохранить попечителем, по-прежнему, г-на Бочина, обжаловали самовластное смещение его окружниками московскому генерал-губернатору. Таким образом дело это вышло со двора Рогожского кладбища и пошло на суд власти, а в среде окружников составляется новый союз против г. Бочина. Старого попечителя (как некогда Пименова в Риге) усиливаются привлечь к ответственности за неодобрительное будто бы распоряжение по случаю приезда в Москву белокриницкого митрополита Кирилла, хиротонии Антония и многих других случаев.
НЫНЕШНИЕ ВОЛНЕНИЯ В МОСКОВСКОМ СТАРООБРЯДЧЕСТВЕ
(Рогожское кладбище)
В это самое время, когда мы предлагаем вниманию наших читателей наступающие строки, в общине московских старообрядцев Рогожского кладбища происходят большие усобицы, угрожающие этой общине очень нехорошими последствиями. В “Дневнике” 159 нумера “Биржевых ведомостей” (15 июня) мы поместили краткое известие об этих неурядицах, а теперь хотим рассказать историю нынешних московских волнений подробнее.
В противность большинству бесчисленных преждебывших в обществе московских старообрядцев раздоров, настоящий случай не представляет никаких оснований искать причину возникших неладов в догматическом разномыслии общинников. Дело гораздо проще и, к сожалению, гораздо недостойнее, чем спор из-за убеждений.
Еще довольно задолго до тех пор, как московские старообрядцы Рогожского кладбища разошлись на две партии во взгляде на документ, известный под именем окружного послания, в общине этой шли уже большие несогласия. Нелады эти, о которых мы скажем ниже в этой же статье, вначале имели характер личной распри некоторых видных общинников. Дело всегда шло больше из-за амбиции, из-за стремления первенствовать, из-за власти распоряжаться общинным делом, наконец, из-за Винокурова, или Муравьева, или Антония Шутова, и того или другого попа. Документ, написанный достопочтенным Ларионом Егоровым и известный ныне повсюду под названием окружного послания, дал всему этому ссорному делу иной поворот и характер. Старообрядческая Москва распалась на две стороны из-за вопроса религиозного. Окружники и не принявшие окружного послания раздорники стали противниками по убеждению и совести. Раздорники хотели по-прежнему проклинать господствующую русскую церковь, окружники не находили оснований к такому ее осуждению. Негласно, но и не особенно секретно проживающий в Москве раскольничий московский архиепископ Антоний Шутов, человек характера непрямого, шаткого и уклончивого, нерешительностию своего нрава и лукавством обычая хромать на оба колена, всеусердно помог этой распре разгореться до целого пожара. Этот слабодушный и лицеприятный Антоний, забывая заповедь, запрещающую каждому мирянину, а не только лицу, облачающемуся в святительские одежды, служить в них и Богови, и Мамону, очень долгое время не принимал решительно ни той, ни другой стороны спорящих старообрядцев и, как выражаются в его пастве, “тщился не об истине, а о своем престоле”. Тут произошла интереснейшая история, которая правдиво и образно изложена в статьях г. Субботина и которую повторять здесь, хотя бы и в самом кратком изложении, не время. Здесь достаточно только упомянуть, что нерешительный архиепископ Антоний, не поддержав вовремя и решительно правую сторону (окружных), очень много способствовал тому, что дело все влеклось и по мере своего влечения увеличивалось и разрасталось. Распря стала принимать характер непримиримой вражды (которого ныне доспела во всей полноте и совершенстве). Наконец, обстоятельства, опять-таки описанные у того же г. Субботина, вынудили Антония быть немножко порешительнее, и он высказался за окружников, но в это время набравшиеся ярого азарта и дерзости раздорники успели склонить белокриницкого митрополита Кирилла на свою сторону и невелеречивый “дедушка Кирилл“, побурчав: “добрэ, добрэ, да треба попрощатыся“, перевалил на сторону раздорных. Тут на бедного “дедушку” нагрянули и “гроши”, и рясы, и икра, и чай, и прочие насодательности, и белокриницкий владыко, обуреваемый всем этим наплывом, не мог устоять и должен был, по настоянию купца Митрофана Муравьева, поставить раздорникам в Москву на их собственно раздорническую долю второго архиерея, который тоже именуется московским. Это и есть тот второй Антоний, называемый в Москве Гуслицким, или еще чаще “муравлевским”. Прибытие второго архиерея в одну и ту же московскую общину не могло, конечно, принести мира, а только лишь усугубило раздор и сделало его даже безнадежным к примирению. Тут дело доходит уже до соборов Гуслицкого с ругательными попами и белокриницкого со всем ругательным собором. Интересующихся этим куриозным делом мы опять-таки должны посылать к тем же статьям г. Субботина, изданным ныне отдельною книжкою под названием “Современные летописи раскола”. После скандала и споров на этих соборах, одно время московских архиереев Антония Шутова и Антония Гуслицкого чуть было не помирили миром, но при самом заключении этого примирения все паки рассыпалось и не удалось. Винить в этом случае опять больше некого, как раздорническую непокладливость и самовластительство мирян над своими архиереями. Хотя белокриницкий митрополит Кирилл и велел второму московскому епископу Антонию (Гуслицкому) “вскорости нимало немедленно лично явиться к г. архиепископу Антонию (Шутову) московскому и владимирскому для общего совета и мира церковного”, но это послание Кирилла, вместо “мира церковного”, воздвигло в среде раздорников целую бурю негодования, и когда свидание двух Антониев было совсем подготовлено и улажено, то купец Митрофан Артамонович Муравьев, видя себя не только опекуном и попечителем второго московского архиерея Антония Гуслицкого, а как бы даже его собственником по прежнему крепостному праву, объявил, “что своего Антония из дома не пустит”.