Мы хотим думать, или, лучше сказать, мы не хотим сомневаться, что наша мысль и общественное желание о допущении волонтеров, будут приняты и допущены.
Потом, для спокойствия общества и устранения беспорядков, могущих появиться на пожарах, считаем необходимым, чтобы полиция тотчас же огласила все основательные соображения, которые она имеет насчет происхождения ужасающих столицу пожаров, чтобы вместе с тем тотчас же было назначено самое строгое и тщательное следствие, результаты которого опубликовались бы во всеобщее сведение. Только этими способами могут быть успокоены умы и достигнуто ограждение имущественной собственности жителей!
Мы уверены, что сетования лично на г. обер-полициймейстера не имеют никакого основания, что он употребляет в дело все имеющиеся у него средства, и желаем, чтобы он нашел тотчас же средства воспользоваться тем благородным энтузиазмом, который предлагают столице волонтеры, а с начальниками военных команд вошел в сношение о том, чтобы присылаемые команды являлись на пожары для действительной помощи, а не для стояния.
Затем мы обращаемся к гг. Штиглицу и Ламанскому. Как представители русского государственного банка, они, конечно, знают, что Щукин и Апраксин дворы имели коммерческие связи с торговцами целой России. Несчастные торговцы этих двух дворов 28-го мая потеряли все. Они теперь разорены; но этого мало: с разорением, которое они потерпели, они, по весьма понятным причинам, теряют кредит, который мог бы восстановить их деятельность. Толпы торговых лиц остаются без дела и без хлеба. Массы рабочего народонаселения, находившего в Апраксином дворе и на Толкучем рынке единственную возможность приобретать необходимые для них вещи, теперь лишены этой возможности. Дешевого обеда за 7 копеек в обжорном ряду более не существует; у людей нет заработка и нет хлеба. Это положение ужасно. Евгений Иванович Ламанский, засвидетельствовавший свои экономические способности, которым банк обязан многими мерами, должен подумать, как открыть погоревшим торговцам Щукина и в особенности Апраксина двора кредит, способный немедленно дать им средства начать торговлю, необходимую для удовлетворения нужд всего бедного населения столицы, которое исключительно преследуется, с какими-то адскими целями, о которых ужасно и подумать. Государственный банк, если он внемлет нашей просьбе, должен немедленно объявить во всеобщее сведение о своей готовности помочь страшному бедствию торговцев столицы. Горе легче сносится, когда человек знает, что о нем заботятся, ему сочувствуют и не бросают его на произвол несчастных случайностей. Мы еще раз просим гг. Штиглица, Ламанского и их почтенных сотрудников обратить внимание на щукинцев и апраксинев, успокоить их своим участием как можно скорее, и дать им фактическое доказательство этого участия, дабы погорелые ни одного дня не терпели тех недостатков, с которыми их познакомило уничтожение самых дешевых торговых мест в столице. Банк, мы уверены, это сделает, и ум г. Ламанского найдет к этому средства. Нам ему не указывать их!
Скрываться нечего. На народ можно рассчитывать смело, и потому смело же должно сказать: основательны ли сколько-нибудь слухи, носящиеся в столице о пожарах и о поджигателях? Щадить адских злодеев не должно; но и не следует рисковать ни одним волоском ни одной головы, живущей в столице и подвергающейся небезопасным нареканиям со стороны перепуганного народа. Мы не выражаем всего того, что мы слышали; полиция должна знать эти слухи лучше нас, и на ней лежит обязанность высказать их, если она хочет заслужить себе доверие общества и его содействие.
<НЕПРИЯТНОСТИ РУССКОЙ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ПАРТИИ
С.-Петербург, воскресенье, 24-го июня 1862 года
Русский либерализм никогда не был так опозорен, как в наши дни. Никакие усилия ретроградов не низводили его до того посмеяния и порицания, до которого его довели сумасшедшие демагоги, в которых желчевики и ретрограды стараются показать представителей современной либеральной партии. Безнравственное воззвание к молодой России, составители которого договорились до чертиков, дало возможность злословить друзей прогресса в кругах людей, читающих и верующих во всякое печатное слово.
Этой услугой честная партия здравого прогресса обязана русским монтаньярам и санкюлотам, воображающим, что народ может отказаться от собственности, бросить религию, разорвать брак, отвергнуть Бога и поднять руку против руки, даровавшей личную свободу миллионам людей, бывших до того живою собственностью. Зачем же смешивать безумцев с людьми, желающими воспитать общество таким образом, чтобы Государь видел возможность расширить наши права и дать государственной машине тот ход, который открывает стране возможность самодеятельности и саморазвития? Зачем смешивать людей, верующих в добрые желания своего Царя с людьми, которых вся цель — беспорядки? Мы уже не один раз говорили в нашей газете, что история повторяется; что с большим или меньшим, но во всяком случае неважным изменением, везде одинаковые обстоятельства вызывают одни и те же последствия. Крайние учения социалистов и проповеди красных демагогов во Франции произвели в народе этой страны ту печальную реакцию, следуя которой свободолюбивые галлы смеются над всякой либеральной идеей. Такое явление в порядке вещей. Оно — прямое следствие либерализма Марата и Робеспьера, проповедывавших свободу, равенство и братство и отрубивших тысячи голов парижской гильотиной. Испуганные таким положением люди убили своих либералов и пошли под покров деспотизма, с которым хоть нет той свободы, которая дает особенную цену жизни, зато целы голова и имущество. Это тоже понятно и весьма естественно! Один из наших остроумных писателей сказал, что если в комнате прикованы на цепи два человека, один в полном уме, а другой сумасшедший, способный откусить нос, то ничего нет мудреного, что здоровый невольник сам будет просить держать его на цепи, с условием не спускать с цепи и его сожителя, ибо иначе освобожденный сожитель непременно его изгрызет. Так люди, заявляющие свою способность изгрызть ближнего, заставляют некоторых здоровых, но робких и недальновидных людей, не нуждающихся ни в каком внешнем сдерживаньи, предпочитать цепь свободе в одной комнате с безумцами. Однако история, повторяясь, в то же время учит людей, чего должно избегать и к чему стремиться. “Счастлив тот, кого чужие беды научают осторожности”, — сказал один древний писатель, и сказал очень справедливо. Люди, живущие позже, могут устраивать свою жизнь лучше людей, живших раньше: опыт предков — их достояние. Народы, в известном смысле, могут быть подведены под тот же закон. История одних народов должна служить регулятором действий других, и кто пренебрегает историею, тот или сам не займет в ней никакого места, или займет такое же гадкое место, какое в ней отведено человеку, сгнившему под памятником с такою эпитафиею: