Попросить Костю? Нет. Костя и так сделал для меня больше, чем должен был. В конце концов, кто я ему, что он мне помогает? Простая стажерка. Он таких сотни видел. Нет, Таисия Владимировна, хочешь работать и доказать властному самодуру, что ты чего-то стоишь, придётся поступиться некоторыми принципами. Весьма глупыми, если подумать хорошенько.
Я ещё раз тяжело вздохнула, вывалилась на улицу и вытащила из портфеля мобильник.
Номер отца мне в телефон вбила мама – сама я никогда бы этого не сделала – и взяла с меня обещание никогда тот номер не удалять, а ещё время от времени отцу звонить, хотя бы в день его рождения. На первое я согласилась, а вот со вторым уперлась бараном. Не буду звонить – и всё тут.
Родители разошлись много лет назад. Отец увлёкся пышногрудой работницей молочного комбината, куда он устроился простым бухгалтером. Прошёл месяц, и мама поняла, что увлечение переросло в нечто более серьезное. Делить родителям было нечего – не нажили ещё ничего, и все вещи отца уместились в один чемоданчик. С тем он и пошёл к своей ненаглядной, вечно пахнущей сливками и сыром. Потом они переехали в город побольше, потом и вовсе в Екатеринбург. Отец получал повышение за повышением, пока, наконец, не дорос до финансового директора крупного продовольственного холдинга. И имя тому холдингу было не какое-нибудь заплесневелое, а самое современное: «Урал-фудс». Мы же с мамой так и остались жить в нашем маленьком городке, сметану «Урал-фудса» к блинам брали, но об отце практически не говорили.
Владимир Иванович Симонов (да, да, именно Симонов – фамилию я взяла мамину, как только получила паспорт) о брошенной семье заботился. Алименты платил, как полагалось по закону. Хотел даже платить больше, но мы с мамой были гордые и больше положенного не брали.
Знавшие положение дел друзья недоуменно поглядывали на меня и обсуждали за спиной. Ведь захоти я, у меня был бы и диплом Оксфорда или Сорбонны, и одежда дорогих марок, и даже собственная машина. Молчу уж о стажировке в «Эвересте». Один звонок папы – и я попала бы не в русскую компанию, а в ведущий иностранный банк. Но мне всё это было чуждо. Нет, конечно, от работы в организации с мировым именем я бы не отказалась, но мне хотелось всего добиться самой. И если по окончании четвертого курса моих стараний хватило всего на место в «Эвересте», то пусть будет «Эверест». Кто же знал, что у руля здесь стоит самодур?
На Урале было за полночь, но я точно знала: отец не спит. Общие знакомые родителей говорили, что с работы он обычно приезжал в первом часу ночи, а ложился так вообще около двух-трёх. Так что если наберу сейчас, то успею до того, как ему начнут сниться очередные графики и цифры. И будем надеяться, он простит и выслушает свою твердолобую дочь, которая тоже уже давно его простила, но никак не могла перешагнуть через собственное упрямство и согласиться хотя бы на поход в кафе-мороженое.
Впереди замаячила трамвайная остановка. Без трамвая. В расписании говорилось, что недавний ушёл ровно семь минут назад, а следующий будет только через полчаса. Ну что же, на лучшее я и не рассчитывала. Зато у меня будет целых тридцать минут, чтобы поговорить с человеком, к которому я столько времени была несправедлива.
Трубку подняли на первом же гудке.
– Таисия?
Я замешкалась. Сколько раз в мыслях представляла себе наш разговор и сколько раз в тех же мыслях говорила себе, что никакого разговора никогда не будет! А теперь вот сама набрала. И вовсе не для того, чтобы расспросить о делах или предложить сходить на футбол...
– Таисия? – Отец напрягся. – Это точно ты? Почему молчишь?
– Привет, – выдавила я и опустилась на скамейку на остановке.
– Не ожидал.
– И я. Не ожидала.
Разговор выходил какой-то странный. Зато честный. Без всяких миловашек, когда у тебя на первых же минутах справляются о здоровье кошки, сочувствуют, вздыхают, а потом в лоб просят одолжить сто рублей.
– А чего тогда?
Я вздохнула. Не первый раз за день и вообще за всю неделю стажировки. Эх, думала, научусь в «Эвересте» чему-то путному, а научилась только вздыхать.
– Что-то случилось? – Отец нервничал. – Да говори же! Ты дома?