– Что, дядя, – хмыкнул дрыщ, – получил? Мы же предупреждали, чтобы проходил мимо.
Поганая самокрутка снова покинула кривые зубы и прилипла к рукаву моего пиджака. Ах ты, сволочь! Я вот тебе покажу, как об итальянский костюм сигарету тушить!
Мои пальцы обхватили руку каланчи и впились в неё мертвой хваткой. Мгновенье – гадёныш-дрыщ уже извивался у моих ног и вопил, как резаный. Был бы он один – так и терпел бы, пока асфальт зубами грызть не начал. Но пришлось отпустить, предварительно отшвырнув от себя на полметра, и броситься к валявшейся на земле бите, за которой секундой раньше прыгнул предприимчивый Сиплый.
Схватить биту не удалось ни одному из нас. Сцепившись, мы оба повалились на тротуар, а затем и перекатились на посаженные ровным рядком лилово-жёлтые цветочки и изрядно подмоченную собаками травку.
Въехав Сиплому по отёкшей морде, я вдруг услышал, как затрещал мой костюм в районе правого плеча. Это меня и отвлекло – кулак с дешевой печаткой на среднем пальце врезался мне в висок, а следом и в скулу.
Тряхнув головой, я оттолкнул Сиплого от себя, и мы перевернулись. Теперь он жрал вонючую травку, а я вдавливал его мордой в замаскированное под мелкий гравий собачье добро. Я однозначно одерживал победу, но тут на ноги поднялся каланча.
Улюлюкая, как вождь краснокожих, он выхватил из кармана перочинный ножик, кинулся на меня, но откуда не возьмись в свете тусклого остановочного фонаря показалась Почучуй с чёрным портфелем в руках. Замахнулась и опустила тот портфель прямо на спину дрыща, уже готовившегося порезать мне лицо. Дрыщ ловко увернулся – портфель пришёлся мне по носу. Почучуй не удержалась на ногах, рухнула, и вместе мы окончательно вжали Сиплого в собачью «радость».
Барахтались мы недолго. Резким движением сбросив с себя «свалившееся мне на голову счастье», я схватил биту и выставил руку вперёд, словно отбивал хитрую подачу. И как раз вовремя. Острое лезвие вошло в деревянную палку и застряло в ней – не вытащить. Больше козырей у дрыща не было.
Рывком поднявшись, я сплюнул кровью. Прямо на Сиплого. Перекинув биту из левой руки в правую и пожирая каланчу взглядом разъяренного медведя, пошёл на него. Дрыщ тут же ойкнул, отступил и дал такого дёру, что с одной кеды отлетела часть подошвы.
Я обернулся. Сиплый успел встать и, кряхтя, тоже изо всех сил хромал подальше от остановки. Бледная Почучуй, вцепившись в свой портфель, догоняла меня.
– Михаил Петрович, – Почучуй замерла рядом и обдала меня ледяным дыханием, – как вы? Может, скорую вызвать? Давай вызовем, а? Вам в травмпункт надо срочно!
Я крепко сжал пальцы, уже расстёгивающие замок портфеля, чтобы достать телефон. Моя рука была горячей, как огонь; её – холодной и дрожащей.
– Какой травмпункт, Почучуй? Чтобы меня там два медбрата-акробата посреди ночи облапали?
– Но у вас лицо разбито. И кровь под носом. А вдруг перелом где?
– Кровь под носом, говоришь. – Я коснулся пальцами лица. Чёртов почучуев портфель. Что она там носит? Кирпичи?
– Не трогайте. Заразу ещё занесёте.
– Шуруй в машину! – бросил я и снова коснулся пальцами лица. Как же болит, а!
Мы хлопнули дверцами машины. Мерс заурчал, включились фары. Музон я тут же выключил – не до музона совсем. Машина дёрнулась и полетела вперёд на зелёный свет светофора. Почучуй рядом икнула от страха, и я сбавил скорость.
– Какого... – выругался я, – ты делала... там... с этими... придурками?
Говорить пришлось с перерывами: челюсть сводило не по-детски, и, кажется, один из передних зубов пошатывался.
Почучуй всхлипнула, прижала к груди свой дешевый портфельчик.
– Думаете, я специально? Работала допоздна.
– Офис совсем не рядом с той остановкой, – огрызнулся я. Вроде разговорился, вроде и челюсть уже меньше сводит, а вот зуб точно шатается. Чёрт, мне же в пятницу на телевидении выступать. – Куда везти тебя?
– Давайте всё же в травмпункт, Михаил Петрович. У вас под глазом синеет нешуточно.
– Я спросил, везти тебя куда?