Через пятнадцать минут я сильно пожалела, что настояла на последнем компрессе.
– Это смоется, – сильно сомневаясь в правдивости сказанного, я разглядывала разноцветное лицо шефа. Там, где кожа не налилась синевой, она окрасилась свеклой в отвратительно розовый цвет, очень смахивающий на поросячий. – Надо только хорошо потереть, – добавила, подумав.
– Потереть?! Почучуй, ты в своём уме? Я к щеке прикоснуться не могу, а ты мне её тереть предлагаешь!
– Так это вы сейчас не можете! А утром уже всё пройдет, и ничего болеть не будет. – Это прозвучало чересчур оптимистично, поэтому я поспешила исправиться: – Ну, или ещё денёк полечитесь и тогда точно – всё!
– Что всё? Копыта откину? Не удивлюсь, если с твоим лечением так и будет. Всё. Исчезни с глаз моих, чтобы до завтра я тебя не видел. Хотя бы дежурство спокойно досижу.
– Хорошо-хорошо, Михаил Петрович, – соглашалась я уже на ходу. – Вы, главное, не нервничайте. Стресс мешает процессу выздоровления. Доброй ночи.
И выскочила за дверь.
Честно говоря, результаты сегодняшнего вечера меня удовлетворили. Ищенко почти без боя согласился на большинство процедур, а, значит, уже завтра должен выглядеть, как огурчик. Нет, не зелёный, а здоровый. Я на это очень надеялась.
Утомленная насыщенным днём, я заснула, едва голова коснулась подушки, чтобы рано-рано утром подскочить на кровати от звонка с несохраненного номера.
– Почучуй, – прозвучал замогильный голос. – Я... тебя... убью!