3
Разбудили Ивина бодрые звуки трубы и многоголосое «Подъем!». Под окном наперебой чирикали воробьи. Сквозь пятнистые липы в комнату пробивалось солнце. Листья на деревьях слегка колыхались, словно отряхиваясь от сна, и по стене друг за другом гонялись солнечные блики.
В десять часов, допросив Сутормина, Ивин отправился с ним на стрельбище, чтобы на месте воссоздать картину происшествия.
На вопросы следователя Сутормин отвечал охотно, без утайки. Он показал, где при развертывании взвода для отражения контратаки «противника» шел он, в каком месте поскользнулся и упал и где в это время находился Ващенко.
— Как же вы оружие на предохранитель не поставили? — спросил Ивин.
— Я ставил! — Сутормин вскинул голову.
— Но почему в таком случае произошел выстрел? — Ивин в упор посмотрел Сутормину в глаза.
— Видать, не туда сдвинул защелку, — опустив голову, после долгого молчания признался Сутормин.
— И вместо того чтобы установить на предохранитель, перевели на одиночный огонь, — заключил следователь.
Сутормин лишь горестно вздохнул.
— Эх, солдат, солдат… — проговорил Ивин с укоризной и сожалением.
У Сутормина вырвалось:
— Лучше бы я сам себя!..
Это восклицание было преисполнено таким неподдельным чувством боли, что Ивин невольно подумал: «Да, в действиях Сутормина умысла, как видно, не было».
Поддавшись не вполне объяснимому побуждению, Ивин вдруг рассказал Сутормину о случае, который не так давно пришлось ему расследовать. Во время ночного вождения с эстакады свалился танк — механик-водитель был малоопытный, а нервишки слабенькие. Никто из экипажа тогда не пострадал, отделались синяками, и только…
— Надо же такому случиться: под эстакадой оказался солдат. Его поставили смотреть, как танки будут проходить препятствие. А он сел и уснул. И погиб человек… Как порой еще беспечны мы… — скорее с сожалением, чем назидательно произнес Ивин, остановился, задумчиво посмотрел вокруг и присел на край старого затравенелого окопа. Пригласил Сутормина сесть тоже и стал расспрашивать его о прошлом.
Родителей своих Григорий почти не помнил. Отец сразу ушел на фронт. Вскоре мальчик потерял и мать. Это случилось в сорок втором году. Однажды ночью мать схватила сына и с тем, что подвернулось под руку, как безумная бросилась на вокзал. Темнота, мятущиеся толпы, крики, плач, ругань и зловещий гул недалекой канонады ошеломили мальчика. Он вцепился в узел, который через силу тащила мать, боязливо плакал. Вдруг послышалось пронзительное завывание, и впереди с оглушительным взрывом сверкнуло красное пламя, содрогнулась земля.
Толпа шарахнулась, оторвала Гришу от матери и понесла. Сколько он ни плакал и ни кричал «мама, мама!», никто не отозвался. Панический гомон толпы раздавил его слабый голос, а его самого схватили, впихнули в забитую беженцами черную утробу вагона, и Гриша Сутормин, насмерть перепуганный, поехал. Один. В неизвестность.
Утром на какой-то станции он обегал все вагоны, заглядывая в лица всех женщин, но матери не нашел.
Так и пропала она. Погибла ли в ту жуткую ночь от бомбежки или уехала куда, Григорий не знал.
— А отец? — спросил Ивин.
— Тоже, наверно, погиб…
— Ну, а когда сами стали взрослым, вы пытались разыскать родителей?
— Писал в родной город, ответили: нету их там.
— А к командиру или замполиту обращались?
Сутормин покачал головой.
— Зря.
— А что обращаться? Кому какое дело до чужого горя?
— Ну уж нет… Заботиться о подчиненных, помогать им — обязанность командира. Вы же знаете, — наставительно возразил Ивин. Сутормин махнул рукой:
— Выговора да наряды вне очереди — вот их обязанность.
— Ни за что, ни про что взыскание не наложат.
— Э-э, товарищ капитан, бывает и не знаешь, за что отхватишь.
— Например?
— Ну вот, служил я в автороте. К Октябрьской революции мне сержанта присвоили. Решил «обмыть» с ребятами лычки. А мне взяли и срезали их за это и в пехоту перевели. На исправление.
— Но ведь вы поступили нехорошо.
— Только ли я?
— Не кивайте на других… Видите, к чему легкомыслие приводит, — упрекнул солдата следователь.
— Разве заранее узнаешь… Вот и с Семеном, с Ващенкой… Не думал, не гадал, а вышло… Загубил человека.
Ивин заметил: за все время, пока они находятся вместе, Сутормин ни словом не обмолвился о том, что́ ждет его самого. «Или он еще ничего не понимает, или считает себя совершенно невиновным и рассчитывает отделаться гауптвахтой?» — предположил следователь. Сутормин, казалось, угадал его мысли и упавшим голосом спросил: