— Пожалуйста, — мне было трудно смириться с решением оставить здесь детей одних. На глазах закипали слёзы, а голос дрожал: — Пожалуйста, не бросай нас. Давай поищем.
Игорь и Алексей, закивали, поддерживая меня.
— Хорошо… быстро осматриваемся и мухой на выход, — со скрипом сдался Глеб. Сердито развернулся и быстро, не оглядываясь, пошёл на третий этаж. Игорь, тяжело вздыхая, поплёлся следом.
Я шла за Лёшей, который нетерпеливо вырвался вперёд. И никакие уговоры быть осторожным не останавливали его стремлений найти детей. Большая часть первого этажа проверена, осталось только это крыло. Пыталась ступать бесшумно, но отголоски шагов всё равно раздавались в гулком коридоре. Всего на несколько секунд обернулась посмотреть, не идёт ли Глеб с Игорем, как Лёша уже исчез. В панике заозиралась. Куда он пропал? Взгляд упал на приоткрытую дверь в конце коридора. Больше здесь некуда деться.
Стараясь сильно не скрипеть дверью, юркнула в узкий проём. Так, небольшой коридорчик, несколько дверей. Куда дальше? Дёрнула ближайшую — закрыто. Ладно, попробую другую. Физкультурный зал ослепил меня отполированным полом и необъятным простором. В конце комнаты за ещё одной дверью мелькнула куртка Лёши. Значит, и мне туда. Шаркающей походкой двинулась вперёд: скользкий пол и разбросанные в беспорядке мячи усложняли путь. Шорх, шорх — идти тихо никак не получалось.
Чем ближе я подходила к двери, тем тяжелее становился воздух вокруг. Может, канализация забилась? Самоуспокоение не помогало, мне совершенно туда не хотелось. Не давая себе возможности передумать, рывком открыла дверь. Не стоило. Изнутри шибануло настолько сильное амбре, что ноздри практически влипли в переносицу, отказываясь принимать изгаженный воздух. Что же там? Рефлексы кричали: бей или беги. Драться не с кем, а бежать не могу: там Лёша совсем один — нужно идти. За дверью оказалась раздевалка, дальше душевые. Прикрыв нос рукавом, нерешительно сделала шаг, второй. Осмотрелась. Дверь, хлопнув по ягодицам, подтолкнула вперёд. Сладковато-гнилостный запах впитывался в волосы, проникал под кожу и оседал мерзким привкусом на языке.
Лёшу нашла в душевой. Он застыл возле стены гипсовой статуей. Схватила за руку, привлекая его внимание.
— Нельзя так убегать, — исчезновение парня выбило почву из-под ног и взбесило, поэтому не сразу заметила его состояние: ладошка ледяная и мокрая, расширенные зрачки смотрят в никуда, губы дрожат. Снова подёргала за руку. Алексей никак не реагировал. Обхватила его лицо, согревая своими руками. Он уставился на меня огромными бессмысленными глазами и что-то беззвучно пытался сказать.
— Что? Что там? Что там такое? Ты как? — дрожь Лёши передалась и мне. Совершенно не получалось остановить бесполезный поток вопросов. Всё равно не ответит.
Надо самой проверить. Не хочу! Не хочу оборачиваться и смотреть, что так испугало парня. Надо! Собрав оставшиеся крохи храбрости, медленно повернулась. С трудом переставляю подгибающиеся при каждом шаге ноги, словно набитые синтепоном. Вот и конечная точка. Голова закружилась, пол, резко взбрыкнув, качнулся, и меня заштормило. Зажала ладонями рот, перекрывая рвущийся из груди крик, но даже сквозь сомкнутые пальцы просочился приглушённый писк. Поджилки тряслись, перед глазами мелькали чёрные мушки: при всём желании не получалось сдвинуться с места, к лодыжкам будто привесили пудовые гири.
Понемногу, шажочек за шажочком пятилась назад. Теперь возле стены гротескным монументом застыли две кладбищенские мраморные скульптуры. Ещё долго я не смогу стереть из памяти жестокие кадры, увиденные в душевой. Мозг, словно не способный охватить всю композицию в целом, разбил картину на пазлы. В душевой в засохших лужах грязно-бордовой крови лицом вниз лежали дети. Их затылки, почти у всех, были разворочены. Глаза автоматически отмечали детали, которые я не хотела видеть. Вспышка. Младшие застрелены. Для старших детей пули пожалели, разбили головы. Мальчики, девочки в трусиках и маечках. У кого-то на ножке остался сиротливо висеть тапочек. Вспышка. В дальнем углу душевой сломанными, разбитыми куклами, будто забытый мусор, лежали двое взрослых. На девушке осталось когда-то светлое, а теперь ржаво-бурое спортивное бельё, пожилой мужчина носил семейники. Вспышка. На лазурном кафеле сюрреалистичной картиной безумного художника застыли брызги крови и ошмётки мозга. Вспышка. Кадык мужчины дёрнулся. Неужели есть выжившие? Качнулась вперёд, желая помочь. Поздно. С ужасом и омерзением следила, как из его приоткрывшегося рта выползает жирная склизкая крыса. Меня вырвало. Согнувшись и откашливаясь, я стояла в собственной рвоте. И это ни капельки не волновало. Во рту застыл горький привкус желчи. К гнилостному запаху душевой примешались миазмы исторгнутого мной вчерашнего ужина. Нервные спазмы в желудке не проходили. Никак не получалось отдышаться, воздух с трудом проникал в лёгкие, вырываясь назад с шипением. Между судорожными вздохами пересохшими губами шептала: