— Ты заметила меня?
— Разумеется, — в тоне проскользнула насмешка, но звучала она так, как звучит в мачтах давно стоящего на приколе корабля воспоминание о ветре: едва различимо, отрешенно и искусственно. — Почувствовала. Сразу же.
— Я нашел записку. И решил, что тебе может грозить опасность.
— А исполнять мои приказы, как я погляжу, ты так и не научился.
— Вроде того, что в коридоре, сегодня? — вспылил дампир, уязвленный равнодушием мастера и нежеланием делиться событиями. Доверие, вроде бы установившееся между ними, пошатнулось.
— И вроде этого тоже. Послушай, Вин, я понимаю, тебя волнует то, что произошло. Но мне сейчас, правда, совершенно не до этого. Прости.
Ирвин почувствовал, как его захватывает злость, рожденная отрешенностью мастера. Безразличием. Отсутствием всякого интереса к тому, что происходило в его душе.
— Разумеется. Конечно. Подумаешь, событие. Ничего особого ведь не случилось, — ядовито бросил дампир, прожигая мастера яростным взглядом. — У тебя своя жизнь, свои дела, свои мужчины. А в мою душу можно вторгаться вот так, походя, даже не озаботившись произведенным эффектом. Для тебя это просто работа. Для тебя я — это просто работа. Дело, которое нужно выполнить хорошо.
— Вин, чего ты от меня хочешь? — устало спросила Леди, вздрогнув, когда сигарета, догорев до фильтра, обожгла ей пальцы. Отбросив окурок в пепельницу, наемница сделала внушительный глоток из бутылки и невидящим, задурманенным взглядом посмотрела на ученика. — Мне искренне жаль, что я задела твои чувства. Но другого варианта в тот момент я не смогла найти. Прости.
— Ты сказала, что не хотела. Не хотела чего? Целовать меня?
— Беспокоить тебя я не хотела, — злобно пояснила наемница, сосредотачивая взгляд на его лице. — Будоражить твою страсть не хотела. Усложнять нам жизнь не хотела, ясно?!
— Но мне показалось, что ты… Что тебе… — ответил Ирвин, растерявший злость под напором ярости мастера, окатившей его, словно волной посреди штиля.
— Было бы странно, если бы я, инициировав поцелуй, не поддержала развития событий, — бросила Леди, вновь прикладываясь к бутылке, и раздраженно продолжила. — Что, понравилось? Так повтори! У тебя карт-бланш, а мне наплевать. Пользуйся моментом. Преднамеренным действием я это не сочту.
Вин, вновь захваченный вскипевшей в мгновение злостью, шагнул к столу, намереваясь принять предложение наставницы, как вдруг застыл, поймав ее взгляд. В мутно-зеленых, словно затянутых пеленой, глазах стояли слезы. За внешним огнем ярости дампир внезапно различил боль, свернувшуюся раскаленным клубком, но готовую в любой момент выплеснуться. Гнев отступил, сменяясь сочувствием. Да, Ирвину очень хотелось повторить поцелуй. До щемящего напряжения в скулах, до пересохших губ, до сведенных мышц. Но не так. Не тогда, когда Леди больно. Не воспользовавшись ее непонятным, тревожащим состоянием. Повинуясь спонтанному желанию, дампир сделал еще шаг и обнял наемницу. Осторожно, притягивая к себе ее плечи, заключая в надежное кольцо своих рук, словно в попытке отгородить от всех возможных бед и угроз их неспокойного мира. Леди вздрогнула, попытавшись отстраниться, а потом вдруг ткнулась лбом в его плечо, пряча лицо. Ее гордая осанка словно надломилась, обмякнув, лишившись запала ярости. Слабая, едва ли не беззащитная, наемница выглядела настолько незнакомой, одинокой и потерянной, что Ирвин испугался по-настоящему.
— Да что у тебя случилось, мастер? — прошептал он, легко, как маленького ребенка, поглаживая ее по спине. — Старый враг? Бывший любовник?
— Нет, Вин, — глухо ответила Леди, опираясь на него всем весом, словно ища поддержки. — Мужчина у Собора… Это был мой отец.
***
Объятие Ирвина стало для меня весьма неожиданным и своевременным. Откровенно говоря, я, бросив от злости фразу про повторение, была абсолютно уверена, что ученик использует этот шанс: видела, что ему хочется вновь пережить эти ощущения. Мне, на тот момент, было абсолютно все равно. Даже если бы на поцелуе дело не остановилось: мою душу на части рвала боль, я никак не могла справиться с эмоциями, что принесла мне встреча с отцом. В это мгновение я с легкостью, не думая о последствиях, согласилась бы на секс, в попытке хоть немного ослабить груз, давящий на сердце. Вина, от которой я бегала почти два десятилетия, обрушилась на меня и погребла под собой. Я не любила возвращаться к воспоминаниям о родителях, потому что понимала, сколько страданий доставила им своим неожиданным исчезновением и известием о смерти. Иногда мне хотелось их увидеть. Но и от этих мыслей я убегала.
Уткнувшись лбом в ученика, я сидела, наверное, минуту, ощущая, как плечи постепенно расправляются. Мир, рухнувший на меня, стал легче, поделенный на двоих. Ирвин молчал, не произнося ни слова, лишь крепко сжимал меня руками, пока я пыталась справиться с эмоциями и вновь обрести утерянное равновесие. Простое, искреннее, бескорыстное, теплое человеческое сочувствие оказалось именно тем лекарством, что было необходимо в данный момент. Не так много существовало известий, способных настолько выбить меня из колеи. Когда я, сумев найти силы на слабую благодарную улыбку, мягко отстранилась, выпрямляясь, Вин тихо спросил: