— Вполне резонное опасение, — согласился Ирвин, делая еще один маленький глоток. Его голос звучал ровно и размеренно. Его пальцы стиснули бокал так, что побелели костяшки. В моем же количество виски не уменьшилось. — Единственное, что я могу сказать — я понимаю все риски. И стараюсь думать головой, а не чувствами.
— Как сегодня на складе? — иронично вскинула брови я, невольно складывая руки на груди.
Зеркало взгляда помутилось, пропуская сквозь глянцевую поверхность отзвуки эмоций.
— А ты думаешь, я зря бросился к тебе?
— Необходимости не было. Я отлично разминулась с пулями.
— Особенно с первой, — вдруг вспылил Ирвин, теряя контроль. Беспокойство, о котором я говорила минуту назад, смело разум, который обещал мне ученик. — В паре сантиметров! Потрясающе точный расчет!
Я хмыкнула, уже вполне открыто улыбаясь, и до Вина дошло.
— Черт. Да, ты права. Понимаю. С этим надо будет что-то сделать.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Ну, и в-третьих, выходки вроде сегодняшней не добавляют лоска ни мне, ни тебе. За нами наблюдают. Пристально. За прошедшее время буря поутихла. Слухи рассеялись. Напряжение спало. Но, поверь мне, никто и ничего не забыл. Расслабляться рано. Одна ошибка с нашей стороны, и все пойдет прахом.
— Я понимаю, — кивнул дампир, вновь закрываясь и вцепившись в стакан, как в спасительную соломинку. — Я приложу все усилия, чтобы сегодняшний случай стал последним.
— Вин… — полагая, что время пришло, я обошла столик, присела рядом и положила ладонь на его напряженное запястье. Ученик вздрогнул всем телом, но не отодвинулся. — Послушай, пожалуйста, внимательно. Любить кого-то — не стыдно. Даже мастера. Поверь, мне жаль, что я не могу ответить тебе взаимностью. Мне жаль, что этим я, вероятно, причиняю тебе боль. Мне жаль, что твои чувства ко мне усугубляют сложившуюся у нас ситуацию. Ты мне очень дорог. Но не так, как того хотелось бы тебе. Единственное, что я могу тебе предложить — это дружба. Настоящая, крепкая. Основанная на доверии и взаимном уважении. Мне бы хотелось, чтобы между нами окончательно растаяла возникшая стена. Ты можешь говорить со мной, если, конечно, хочешь. На любые темы. В том числе, о своих чувствах. Можешь делиться своими переживаниями. Можешь возмущаться, оспаривать мое решение, но с одним условием — наедине. Я не смогу спустить даже намека на неподчинение. Я понимаю твои мотивы. Другие — нет. И они увидят за моим бездействием слабость. А за твоими словами — уверенность в безнаказанности и хамство. И, поверь мне, это значительно хуже, чем сплетни о наших с тобой сексуальных отношениях. Разговоры о нашей общей постели — это всего лишь повод позубоскалить. Подозрение, что ты выходишь из-под моего контроля, породит желание вновь проверить мою силу и попытаться прижать тебя, при случае. Мы не можем так рисковать. Я не могу подвести доверие ребят, вновь согласившихся поддержать меня, в том числе, вопреки своему желанию.
Вин, грустно рассматривавший мои пальцы, осторожно высвободил запястье, перехватив свой стакан другой рукой. Я не препятствовала, наоборот, отодвинулась дальше, оставив ему право регулировать дистанцию.
— Если ты со мной не согласен, если тебя задевают или обижают мои действия, если что-то не так — скажи мне об этом, пожалуйста. Но наедине. Я не против, если ты будешь обсуждать свои чувства ко мне, меня саму, мое поведение, мои решения и так далее, например, с Санькой. Можешь жаловаться, ругать меня, как угодно. Но выяснять со мной отношения не стоит даже при Саньке. Присутствие посторонних вынудит меня быть куда менее откровенной, зато более жесткой и злой. Итог не понравится обоим, я уверена. Дождись, пока мы останемся одни, и можешь говорить, как захочешь. В конце концов, я — живой человек. Я могу ошибаться. Со мной можно спорить.
Ирвин резко отодвинулся еще дальше, вновь выпрямляя спину, криво усмехнулся и неожиданно зло произнес:
— Трудно спорить с человеком, от которого зависит твоя жизнь. Особенно, если ты уже успел узнать, на что этот человек способен.
Его напор меня ошеломил. Дыхание перехватило, и мой ответ получился слабым и сиплым.
— У прошлого Ирвина это отлично получалось.
Дампир развернулся и внимательно посмотрел мне в глаза, будто сомневаясь в моей нормальности. В его взгляде, серьезном и глубоком, царил могильный холод. Крепко сжатые губы кривила злая усмешка. На мгновение мне стало жутко.