— Прошлый Ирвин, — очень медленно, с расстановкой, произнес он, — не пережил некоторых событий. У Ирвина нынешнего цель другая.
— И какая? — замерев, уточнила я, не позволяя голосу дрогнуть.
— Выжить, — бросил Вин и вновь отвернулся. — Я все понял, мастер. Будет так, как ты сказала.
В комнате повисла леденящая душу тишина. Ладони стали предательски влажными. Этот новый Ирвин был мне не знаком. Он пугал меня, заставляя ощущать, как спина покрывается гусиной кожей. Его трудно было предсказать. За внешней осторожностью и уязвимостью чувствовалось прочное основание, стержень, который не так-то просто повредить. Возможно, именно внутренняя твердость характера и позволила Вину справиться со всем, что произошло в его жизни за бурный прошлый год? И был ли этот Ирвин новым? Что, по сути, я знала о своем ученике, ведь весь долгий период до его предательства он водил меня за нос и притворялся. А после — избегал разговоров по душам, стараясь не сближаться больше необходимого. Я вздохнула и опустила голову.
— Мне очень жаль, если я причинила тебе боль, Вин. Но лучше договориться на берегу.
Тот молча кивнул, не глядя на меня.
— Есть еще один момент, — призвав на помощь волю, я старалась дышать и говорить ровно и буднично. В горле отчего-то едко клокотало, грозя сорвать голос. — Я хочу уточнить, что не потерплю никаких сцен ревности. В моей жизни будут возникать мужчины, и, боюсь, тебе придется с этим смириться.
— Хорошо, — сухо отозвался Ирвин, — разумеется. Единственное, могу я тебя тоже кое о чем попросить?
— Слушаю, — я немного напряглась, не представляя, какой просьбы можно ожидать.
— Если ты решишь где-то с кем-то… задержаться, предупреди меня, пожалуйста, — тихо произнес Вин, сосредоточенно вглядываясь в янтарное нутро стакана. — Со своей ревностью я справлюсь. А вот гадать, все ли с тобой в порядке, пытаясь безуспешно до тебя дозвониться, мне совсем не хочется. Как и получить потом по морде за то, что позвонил с расспросами не тому человеку.
— А ты злопамятный, — улыбнулась я, чувствуя, как напряжение постепенно отступает. — Идет.
Он, наконец-то, развернулся и посмотрел на меня долгим, немигающим взглядом.
— У нас получится, — попыталась я убедить, похоже, саму себя, и добавила едва слышно, — обязательно.
— Конечно, — легко согласился мой ученик и, резко сменив тон на деловой, произнес поспешно, — слушай, я тебе забыл кое о чем рассказать…
***
Напряжение отпускало Ирвина медленно, словно прибой, обнажающий захваченную им полоску берега. Пальцы одеревенели и почти приросли к колючим хрустальным ребрам тяжелого стакана. Виски горчил на губах, маскируя горькое послевкусие от беседы. Если Леди смогла бы узнать, как тяжело дался ему этот разговор, она непременно гордилась бы своим учеником.
Какого лешего его понесло к Змею, Вин сам не понял. Просто в один момент струна, пребывавшая в натяжении все эти месяцы, лопнула. Разбилось вдребезги вынужденное смирение со своей позицией в обществе. Леди однажды сказала, что нельзя пресмыкаться перед другими, если хочешь заслужить хоть какое-то право на уважение. И она была права. В эту ночь Вин понял, что молчать тоже больше нельзя. Вернее — невозможно. Силы, на которых он держался, иссякли. Змей, проходя мимо беседки, где курили Вин и Саня, гаденько, с пониманием улыбнулся дампиру. И тот понял, что, если промолчит сейчас, то перестанет даже сам себя уважать. Почему он не рассказал наставнице, что Змей, фактически, начал первым, Вин не знал. Возможно потому, что это выглядело бы очень по-детски.
В любом случае, переломный момент настал. И дампир осознал, что он смертельно устал бояться. Опасаться Леди, ребят, других наемников. Настала пора этот этап оставить позади. Тем не менее, говорить о своих чувствах с мастером Ирвин еще не был готов. Признание, даже такое скупое и сдержанное, буквально сдирало с него кожу, оставляя беззащитным окровавленное нутро. Вин мог вытерпеть унижение, пренебрежение окружающих, открытые насмешки, свое неопределенное положение, собственную бесправность. Но не безразличие со стороны женщины, заменившей ему весь мир. Понимание, что его любовь вряд ли станет взаимной когда-либо, ранило. А подтверждение этому, произнесенное самой наставницей, разило наповал. Дампир не просто хотел ее ненавидеть. Он пытался добиться ненависти, вызвать в своем сердце самую черную злость, вытравившую бы любые светлые чувства к наемнице. Не вышло.
Глядя на тонкие, теплые пальцы, лежащие на его запястье, дампир пытался вообразить, как поступит Леди, если он сейчас поцелует ее руку. Воображение буксовало, не давая даже в фантазиях насладиться видом смущенной и зардевшейся наставницы. Боль, сковавшая сердце, постепенно поднялась до горла и выше, защипала в глазах. Ирвин даже толком не осознал, что именно он ответил наемнице. Резкость, вызванная желанием высвободиться, сбросить тяжкие оковы давящей, теснящей грудь боли, облеклась в первые попавшиеся слова. Дампир понял, что нужно либо сворачивать разговор, либо покидать гостиную, иначе список ошибок этой ночи существенно расширится, потому что еще немного такой «доверительной» беседы, и смолчать он уже не сможет. Переключив наемницу на обсуждение работы, Ирвин принялся рассказывать.