— Если хочешь мне объяснить, что я повел себя недопустимо, то я это уже понял, — осторожно, опасаясь усугубить ситуацию, произнес дампир. — И прошу прощения за резкость.
— Не напрягайся, — доброжелательно отмахнулся Святоша. — Я с миром. Меня совершенно не задели твои слова в баре, можешь не переживать. Все было в рамках приятельской беседы, просто ты до сих пор не можешь себе позволить общаться по-приятельски. Мастера твоего я предупредил о намерении с тобой поговорить. Просто поговорить. Не волнуйся. Никто тебя не собирается воспитывать. Ну, кроме Леди, естественно. Ты — взрослый мужик, сам все понимаешь.
Вот как. Не пренебрежительное «мальчик», не миролюбивое «парень». Мужик. Ирвину стало интересно, что же такое хочет сказать ему Святоша, раз подчеркивает, что собирается говорить на равных. Наемник тоже закурил, помолчав с полминуты, потом тихо произнес.
— Я хорошо понимаю, что ты чувствуешь.
Вин ошарашенно поднял брови, не имея представления, куда тот клонит. Свят нахмурился, покачал головой и поправил сам себя:
— Нет, наверное, все же, не слишком хорошо. Меня мужик учил. И отношения у нас были сугубо деловыми. А ты влюблен в мастера по уши, это, разве что, слепец не заметит. Думаю, от этого лишь тяжелее.
Дампир ощутил раздражение. Да, у него не получалось скрывать свое отношение к Леди так хорошо, как ему бы хотелось. И он прекрасно понимал, что ребята следят за развитием ситуации не из праздного интереса: от расстановки сил зависело слишком многое. Они сплелись куда теснее, чем прочие наемники, и, волей-неволей, личная жизнь любого из них накладывала свой отпечаток и на всю компанию. Вин с тоской подумал, что изменившееся отношение к нему обусловлено не столько их уверенностью в нем, сколько тем, что ребята допускают шанс, что Леди может ответить на его чувства. Так или иначе. Почему-то от этой мысли стало горько и противно.
— Святоша, — начал ученик, нащупывая безопасную тропу в диалоге с коллегой и другом наемницы, — я не хочу тебя обидеть, но мои взаимоотношения с мастером тебя не касаются.
Наемник усмехнулся.
— А ты растешь. В тебе появилась смелость. Самостоятельность. Ответственность. Будь ты таким год назад, я не отнесся бы к тебе столь… агрессивно. Я не горю желанием влезать в чужие дела. Я хотел сказать тебе следующее, Вин. Полагаю, иллюзий ты уже лишился. Твой мастер умеет производить впечатление. Создавать образ. Ей это необходимо, не спорю. Леди — человек очень сложный и жесткий, даже жестокий. К себе, к окружающим, к близким. Мы приняли ее далеко не сразу, поначалу не разглядев в аристократично-утонченной фифе целеустремленность и талант. С ней трудно. И тебе — труднее всего. Я был безмерно удивлен, не скрою, тем фактом, что она оставила тебе жизнь, — Святоша потушил сигарету, выкинул окурок и развернулся, прислонившись спиной к борту беседки и глядя перед собой. — Удивлен не потому, что считаю, будто ты заслуживаешь смерти. Я не предполагал, что Леди, в принципе, способна простить столь значительное оскорбление. А сейчас вижу между вами то, чего не видел раньше. Чего не было. Твой страх. Иногда — панический. Как сегодня.
Вин усмехнулся уголком рта, понимая, что не сможет, да и не захочет объяснять Святу причины подобных реакций. Но собеседник посмотрел на него очень серьезно, взглядом стирая с губ усмешку.
— Непоколебимую уверенность Леди. Она чувствует власть над тобой и не испытывает сомнений в своем положении.
— Нормальная позиция для отношений наставника и щенка, — пожал плечами Ирвин, не понимая, куда клонит наемник.
— Да, — кивнул Свят. — Но ваш опыт разительно отличается от большинства аналогичных. Я не знаю, что произошло между вами. И уверен, что мне не нужно этого знать. Но у меня единственного, среди всех ребят, был по-настоящему суровый мастер. И я знаю, каково это. Я знаю, как это ощущается изнутри. Я знаю, что значит до беспамятства бояться наставника. Постоянно взвешивать каждое свое слово и гадать, не перешел ли ты невидимую грань, установленную твоим мастером. Мне достаточно было увидеть вас вместе впервые после тех событий, чтобы понять, что глупые слухи не имеют под собой и сотой доли истины. Нужно пережить очень многое, чтобы страх оставил неизгладимое впечатление в душе. Чтобы он въелся в инстинкты, чтобы парализовал, а не гнал прочь от опасности. Это страх безысходности, бессилия, крайней степени отчаяния. Страх человека, который смотрел в глаза своей смерти с очень близкого расстояния.
Вин слушал молча, чувствуя, как холодеют руки. Сигарета догорела до фильтра и обожгла пальцы, но он этого даже не заметил. Святоша явно говорил о том, что хорошо знал. Понимал, как он выразился, изнутри. И интерес дампира к беседе стремительно возрастал. Он не мог понять, к чему ведет наемник.