Еще некоторое время спустя, Вин ощутил, что ненавидит Леди. Всей душой. Ненавидит за то, что та сделала с ним. Не у падальщиков, а вообще все, от первой встречи. За то, что она буквально заставила поверить, что он сможет быть человеком. Дала надежду. И вновь сравняла с грязью, лишив права на человеческое прощение и человеческую смерть. Отняв право на человеческое достоинство. С вампиром можно было поступать как угодно: враг, отродье тьмы, кровавое чудовище, безжалостный убийца… Охотники тоже никогда с зубастыми не церемонились. Если Леди, неспешно ведя машину сквозь лес в направлении базы падальщиков, знала, что простит своего щенка по окончании операции, зачем она позволила исполнителям зайти так далеко?
Ирвин, имевший в своем распоряжении достаточно времени, обдумывал произошедшее со всех сторон, подпитывая пожиравшую его ярость. Он тщетно искал выход из сложившейся ситуации. Вариант, позволивший бы ему восстановить хотя бы самоуважение. Рассчитывать на искренне продолжение общения. И не мог найти ничего, способного вселить хоть робкую надежду. Минуло уже почти два месяца от его встречи с падальщиками, а он по-прежнему не мог найти подходящего решения.
Однажды ночью Ирвина озарила идея. С тем, что он виноват в предательстве мастера, Вин был полностью согласен. Как и с тем, что мастер совершила свое предательство, похоронив их дружбу и доверие навеки. Продолжать обучение дампир не хотел. Но и уйти не имел возможности. Просить мастера было слишком опасно: невзирая на установившиеся почти дружелюбные отношения, Вин не испытывал ни малейших сомнений, что, прояви он своеволие, порядок наемница наведет железной рукой, не дрогнув. Ей даже падальщики не потребуются: крови все еще было недостаточно. Тело восстановилось, но сил не набрало. И любая травма, даже незначительная, вновь вернула бы боль регенерации, превратив Ирвина в послушный скулящий комок у ног своей наставницы. Оставался лишь один вариант: вынудить Леди освободить его. Единственно возможным образом, приняв окончательную плату за совершенное предательство.
Он лежал еще с час, обдумывая пришедшую в голову сумасшедшую идею. И, дойдя до крайней степени отчаяния, откладывать воплощение не стал. Ирвин неслышно вышел из своей комнаты и, ступая бесшумно, миновал коридор. Дверь отворилась с едва различимым звуком, вряд ли хоть сколько-нибудь заметным для человеческого уха. Остановить дампира было нечему: барьеров внутри дома по-прежнему не было. Демонстрация доверия… или силы и превосходства? Вин приблизился к кровати и остановился, вглядываясь в очертания тела, закутанного в одеяло.
В темноте, в обрамлении облака черных волос, рассыпавшихся по подушке, лицо Леди будто светилось. Она спала, скривившись, примостив голову на плече. Словно долго ворочалась и заснула, измотанная, не успев занять более удобное положение. Тонкое запястье, свесившееся с подушки, расслабленные пальцы, чуть согнутый локоть. Неестественная, будто надломленная поза делала женщину хрупкой и беззащитной. Ее дыхание, такое ровное и медленное, словно его специально поддерживали в заданном ритме, отсчитывало секунды жизни. Судя по плечу и едва видневшемуся под краем одеяла бедру, Леди спала обнаженной. А, значит, не ожидала ни внезапного визита ученика, ни, тем более, нападения. Ирвин застыл и смотрел, не в силах оторваться. Он уже не понимал, зачем пришел сюда, что именно собирался сделать. Мысль об оружии не посетила его лихорадившего сознания, поэтому выбор оставался небольшой. Попытаться порвать шею зубами? Задушить? Сломать позвонки? Любая атака, вероятнее всего, была обречена на провал, но именно того ему и было надо… Разозлить или испугать наставницу. Вынудить ее защищаться. По-настоящему. Убить уже трижды предателя, наконец, получив свою плату. Вроде бы, предполагалось так.
Его глаза скользили по скуле, по приоткрытым в дыхании губам, по округлой линии плеча, выглядывавшего из-под натянутого одеяла. Вин собирался напасть на нее. Спящую. Безоружную. Обнаженную перед ним, в полном смысле этого слова. От собственной подлости в горле застыл горький комок. Злость отступала, оставляя после себя дрожь в подбородке и руках. На смену гадкому, душному гневу приходила тонкая, щемящая нежность, все прошедшее время таившаяся в его сердце. Вин зажмурился, осознав, что никогда не сможет причинить Леди хоть какой-нибудь вред. Он имел полное право ненавидеть ее. Но не мог. И, пожалуй, не хотел. Злость ушла, забрав с собой все силы, оставив вместо себя стыд и раскаяние. Мастер права. Он предатель и трус. Испугавшийся ответственности. Всячески стремившийся ее избежать. Даже сейчас. Собиравшийся напасть подло, со спины, на спящую. Между честным разговором и обманом вновь выбравший ложь. Не достойный и толики уважения. Не было ни дружбы, ни доверия, которые мастер могла бы предать. Он похоронил их сам.