Глеб привычно попытался считать ауру, однако ни единого отсвета от тела не заметил. Как учил его покойный аурографист Андрей, тезка усопшего, «аура гаснет, и атман покидает тело за семьдесят два часа». Что ж, значит, Мартынов мёртв дольше этого времени.
Ольга первой подошла к гробу, склонила голову и, прошептав что-то, отошла в сторону. Глеб последовал её примеру, но, глядя на лицо Мартынова, не мог избавиться от чувства вины. Ощущая, что его действия, пусть и косвенно, привели к этой смерти. Замерев у тела, он нерешительно тронул руку мертвеца — и тут же провалился в тёмный омут посмертия. Холод проник в каждую клеточку тела. Резануло по щеке удивление. Сдавило горло страх. Впилась клыками злость. С трудом прервав контакт, Глеб отшатнулся от гроба, бестактно хватаясь за его край и тем самым привлекая к себе ненужное внимание. Кто-то зашушукался, осуждая его. Женщина, идущая следом, недовольно поджала губы, смерив презрительным взглядом. Глеб хотел было извиниться, но язык не слушался.
— Вы что-то хотели сказать? — тихо спросила Ольга, заметив, как Глеб замешкался у гроба.
— Нет, — с трудом ответил он, отходя в сторону и вновь берясь за удушающий шейный платок. — Просто вспомнил кое-что.
Ольга кивнула, но в её глазах читалось недоверие. Она, казалось, чувствовала, что Глеб скрывает что-то важное, но не стала настаивать. Впрочем, Глеб и не жаждал обсуждать что-либо — ни тут, в комнате, где лежит умерший, ни в каком-либо другом месте.
— Пойдёмте на свежий воздух, Глеб Яковлевич, — предложила она. — Здесь, как по мне, слишком душно.
Покинув комнату, Буянов с Ольгой вновь прошли по коридору, мимо закрытых зеркал и старого слуги, ненавязчиво помогавшего всем желающим проститься, отыскать путь к умершему хозяину.
Глеб хотел было принести ему свои соболезнования, но Успенская увлекла его за собой, будто спеша сбежать из пропитанного ладаном и скорбью жилища.
Морозный воздух после духоты комнаты показался сладким и пьянящим. Вдохнув полной грудью, Глеб сунул руку в карман и, достав платок, промокнул лоб.
— Вы такой чуткий человек, Глеб Яковлевич, — Ольга прищурилась как бы изучая его точно невиданную букашку, — а по вам и не скажешь, что чужую печаль принимаете как свою.
— Сам не ожидал, — бросил Буянов и, желая перевести разговор со своей персоны, спросил: — А что ваш брат? Так и не появился?
— Увы, не наблюдаю его. Возможно, внезапные дела. Порой мне думается, что он слишком занятой человек, — поделилась она.
— Что ж, удачи вам в ожидании его, а мне, пожалуй, пора — тоже, знаете ли, дела.
— Я не стану его больше ждать, — отмахнулась Ольга. — Так что если желаете, могу вас подвезти куда пожелаете. — Она кивнула в сторону саней.
Глеб хмыкнул, ощущая себя Каем из сказки, которого заманивает в свои сани чаровница с севера:
— Благодарю за столь щедрое предложение, но, пожалуй, откажусь. К тому же мне и недалеко.
— Что ж, уговаривать не стану — не в моих правилах, — легко согласилась Ольга. — Увидимся завтра на похоронах. Вы же будете там?
— Скорее всего, — кивнул Буянов.
— Вот и славно. Заодно представлю вам кузена — мне кажется, у вас много общего.
Глеб хотел было усомниться, но Успенская резко развернулась, зашагала по направлению к ожидавшей её тройке, и Буянову не оставалось ничего иного, как, проводив её взглядом, уйти прочь.
Эти красные губы умершего, точно пропитанные кровью, отчего-то не выходили из головы Буянова. Поэтому, не задумываясь, он направился к единственному человеку, который мог бы помочь ему в данном вопросе, — а именно к судебно-медицинскому эксперту полиции города Парогорска, Казимиру Игнатьевичу.
Дорога от дома Мартынова до околотка оказалась неблизкой. Пока Глеб добрался до участка, он трижды успел пожалеть, что не принял приглашение Ольги Валентиновны воспользоваться её санями. Эх, как бы пронёсся с ветерком по улицам, лихо, со свистом и под бубенцовый звон! В прошлой жизни он не разу не катался на таких санях, а в этой у него вновь не было денег на излишний шик. Посему выходило, что единственную возможность прикоснуться к богатой жизни он пропустил.
— Да и чёрт с ними с санями, — проворчал Глеб, шмыгая носом. — Гулять полезно. И так в агентстве сижу в ожидании чуда, а тут хоть пешком пройдусь. Опять же погода хорошая.
Погода и впрямь радовала. Несмотря на мороз, солнце светило ярко, а небо казалось столь прозрачным, что можно было утонуть в его глубине.
По пути Глеб миновал пару рождественских базаров. Услышал запах свежей выпечки, от которого заурчало в животе. Послушал, как зазывалы кричат на все лады, приглашая отведать то калачи, то леденцы, то медовые орехи. Однако все эти крикуны больше напомнили старух, завывающих в доме. Он даже слово вспомнил подходящее — плакальщицы. Наёмные женщины, рыдающие по усопшему, если больше некому…
— Ещё один ущербный обычай, — буркнул Глеб. — Нет, однозначно стоит провести тут культурную революцию, чтоб некоторые вещи случились на век раньше. Не думаю, что от этого моим потомкам будет хуже — ещё и спасибо скажут.
Он хмыкнул от мысли о потомках. Какие потомки? Зачем? Впрочем, жизнь длинная — если её не оборвёт кто ни попадя, всё может быть. Сосватает его Порфирий Григорьевич за какую-нибудь мещанку, и вот сидит Глеб Яковлевич у камина, покуривая трубку да радуясь на выводок малышей, не подозревающих, что их отец — пришелец из другого мира.
За этими мыслями он и не заметил, как добрался до полицейского участка. Взбежав по ступеням, он открыл дверь и едва не столкнулся нос к носу с Кузьмой Макаровичем.
— Вот так встреча! — обрадовался сыщик, тряся руку Глеба. — Давно не виделись, Глеб Яковлевич. Непорядок!
— Полностью согласен, — тут Глеб не лукавил. — Надо бы зайти в трактир да выпить пива, заодно обменяться новостями.
— Вот вы какой, — сыщик погладил усы. — Так и думал, что неспроста к нам пожаловали. Я сейчас тороплюсь, но в любой другой день, надеюсь, найдётся минута для старого друга.
— Понимаю вас, понимаю, — кивнул Глеб. — И всё же… один вопрос. Смерть Мартынова — сердечный приступ?
— Сердце? — сыщик удивлённо вскинул брови. — Нет, какой там! Чистый суицид — испил яду, и вуаля. Но вы не подумайте, никакого криминала. Тут я проверил — всё чисто. Даже вам не подкопаться.
— Да я и не думал, — соврал Глеб. — А Казимир Игнатьевич у себя?
— Да, в холодной. Только вы уж мышкой прошмыгните, чтоб вас Пожарский не заметил — а то спасу нет от этого убогого, всю душу вытряс! Удачи, господин Буянов!
— И вам! — согласился Глеб, переступая порог участка.
Привычная суета тут же окружила его, заставляя окунуться в воспоминания. Ведь не так уж плохи были те дни, когда он тут впервые появился. Если б не начальники — один другого хуже, — так, может, и по сей день бы служил: обедал в столовой, экономя деньги, встречался в трактире с Кузьмой Макаровичем и Айболитом, вёл бы размеренную жизнь…
Что ж, он сам принял решение — значит, и жалеть не о чем.
Тряхнув головой, отгоняя сомнения, Глеб кивнул дежурному и, стараясь слиться со служащими, поспешил по коридору в сторону прозекторской.
Спустившись по ступеням, он постучал костяшками пальцев по двери и, не дожидаясь приглашения, переступил порог.
Казимир Игнатьевич, облачённый в белый халат и белую же шапочку, чудом сидящую на его лысой голове, устроился за столом, от руки, по старинки заполняя формуляры. Печатную машинку эскулап не одобрял и вел записи привычным ему способом.
Завидев Глеба, он расплылся в улыбке и, поднявшись в знак приветствия, протянул руку:
— Господин Буянов, голубчик! Какими судьбами?
— Да вот, проходил мимо, решил — дай, заскочу, — слукавил Глеб, отвечая на рукопожатие и ощущая теплую волну радости, тяжесть усталости и щепотку недоверия.
— Ой ли, «мимо»? Знаю я ваше «мимо» — ваше да Анны Витольдовны. Вы если забегаете, так исключительно по делу и никак иначе.