Лес кончился внезапно, и её взору открылись руины «Замка-фантазии». За полвека даже то, что уцелело, осыпалось, а может, было растащено на кирпичи местными жителями. И всё же части стен, словно сколотые зубы, торчали из-под снега. Мазками чёрной туши виднелись следы пожарища, будто автограф из прошлого. Ветер гулял на открытом пространстве, поднимая лёгкий снег, словно фату невесты.
Анна медленно шла вперёд. Даже сейчас останки здания поражали. Вот тут, видимо, стояла башня, что она видела на рисунке и фото, а там — ещё одна. От неё даже сохранилась часть, добрая треть полукруглых стен, будто разрушенная ударом дубины великана. Тёмный провал входа как бы намекал, что не ждёт гостей.
Кроме самого замка, Воронцова углядела несколько зданий поменьше, расположенных полукругом. Между последних дорога шла дальше, и санный след уходил туда.
Задумавшись, стоит ли идти по нему, Воронцова одернула себя. Нет, это не то, что она ищет. Мало ли кто здесь проезжал — это никак не помогает при поиске пса.
— Сынок! Сынок! — крикнула Анна, и её голос, подхваченный порывом ветра, заметался меж камней и развалин. Стало не по себе. Словно она побеспокоила призраков, живущих тут полстолетия.
Собака не отозвалась, что, впрочем, было неудивительно. Если бы пёс находился поблизости, он бы давно вернулся домой. Однако этого не случилось, а значит, он либо там, куда не докричишься (например, в подвале дома или подземных ходах), либо совсем в другом месте.
Не зная, что ещё можно сделать, Анна использовала магию, сканируя окрестности на предмет её использования. Поисковая сеть заблестела в холодных лучах зимнего солнца, окутала руины, кирпичи и дикую поросль кустарника, растущего из фундамента, окрасила их в фиолетовый цвет, а затем скользнула на снег и растворилась. Ни единого золотого пятнышка. Ничего магического тут не нашлось. Да и откуда?
Позвав ещё пару раз собаку, Анна приняла решение возвращаться. Не меньше пропавшего Сынка её беспокоил Порфирий. Как он там? Всё ли в порядке? Может, ему помощь нужна, а она тут в развалинах бродит, как дитя малое.
Развернувшись, Воронцова пошла обратно к селу. Снег теперь дул в лицо, отчего идти стало тяжко, и когда она наконец добралась до первых домов, ощутила, насколько устала.
Остановившись, чтобы перевести дух, Воронцова услышала, как за спиной завыл волк. Вначале один, а затем ещё и ещё.
Не желая оставаться близко к лесу в то время, как по нему рыщут голодные хищники, Анна ринулась к своему авто. Снег, летящий в лицо, колол щёки. Шляпка сбилась. Накидка трепыхалась, как парус.
Прикрываясь рукой от ветра, Воронцова не заметила колдобину, прикрытую снегом. Нога подвернулась, и она, вскрикнув, подбитой птицей полетела в снег.
Белые хлопья тут же набились в рукава, попали в перчатки. Захотелось сесть в сугроб и заплакать, чтоб кто-то сильный пришёл и спас даму, ежели она в беде.
— Да что ж это я! — одернула сама себя Анна. — Как кисейная барышня: шлёпнулась в снег — и в слёзы. Нет уж, и не такое бывало. Давайте, Анна Витольдовна, вставайте и шагайте к машине, а после отдохнёте.
Подгоняя саму себя, Воронцова поднялась, стряхнула снег и, прихрамывая, поплелась к паровику.
И когда до машины оставалось не больше сотни шагов, она услыхала вначале бешеный собачий лай, а затем истошный вопль Порфирия:
— Анна, спасите! — вопил кот, что есть духу несясь навстречу к ней. — Помогите! Сожрут!
Рыжая шубка делала его похожим на упитанную белку, что, заплутав, решила устроить пробежку по селу. Однако смеяться над его прыжками и ужимками не было времени, потому как следом за котом на дорогу выскочило не менее десяти псов, и каждому при взгляде на них стало бы ясно: настроены они враждебно.
Коротко выругавшись, Анна выставила вперёд руку и, прикинув расстояние между котом и собаками, выстрелила. Магические пульсары сорвались с её ладони и, разорвав воздух, ударили в снег между ними. Взрыв превзошёл все ожидания. Белая волна вздыбилась прямо перед носом преследователей, и вот уже бешеный лай сменился жалобным скулежом испуганных животных.
Порфирий Григорьевич тем временем почти достиг машины, и Анна, решив, что это весьма разумно, устремилась следом за ним.
Псы же, очухавшись от испуга, пригнули головы и, провожая Воронцову взглядом, зарычали. Однако ни один из них не посмел двинуться с места. Животные боялись магии — конечно, если не имели сами к ней отношения, как, например, Порфирий.
Когда Анна плюхнулась за руль, а кот запрыгнул на соседнее сиденье, собаки всё же решились приблизиться. Но теперь, чувствуя себя в безопасности, кота было уже не остановить.
— Что, подушки для блох съели? — крикнул он через стекло, глядя на своих обидчиков. — Не нашлась ещё та шавка, которая бы Порфирия Григорьевича на зубок попробовала! Пшли вон, убогие, вон! — не унимался он, воинственно топорща шерсть на загривке.
И без того пушистый хвост теперь походил на боа, и такому украшению позавидовали бы даже столичные модницы.
— Уймитесь уже, друг мой, — они вас не слышат, — улыбнулась Анна.
— Все они слышат! У них уши — что надо! — заявил кот, сверкая глазами. — Вообще, не мешайте мне! Я должен высказать этим песьим детям всё, что у меня скопилось на душе, иначе чую — меня порвёт изнутри негодование! Слышите вы, блоховозы? Радуйтесь, что не довелось познакомиться с моими когтями и клыками! Уж я бы вас порвал на клочки, на тряпочки!
— Хотите, я вас выпущу, и вы сможете показать им, кто тут настоящий герой? — предложила Воронцова.
Кот одарил её презрительным взглядом и, дёрнув хвостом, заявил:
— Не стоит, пусть живут. А вы вместо того, чтоб предлагать мне нелепости, заводили бы машину! Хватит сельской жизни — хочу обратно в город!
— Слушаю и повинуюсь, — кивнула Анна, заводя мотор. — Вот только жаль, что мы ничего не узнали про потерянного пса.
— Говорите за себя, милочка, только за себя, — Порфирий важно вскинул мордочку. — А мне есть что вам рассказать.
Глава 4
Глеб задумчиво жевал куриную ногу, не особо замечая вкус подливы с пряными травами и гарнира из грибов. Мысли крутились вокруг Мартынова. С одной стороны, Буянов верил и Кузьме, и Никодиму, что это суицид — и ничего более. А как поспоришь, если аурографии показали, что посторонних не было? Да и свидетели, наверное, подтвердили.
С другой стороны, этот последний ужин усопшего не походил на прощальный — человек явно наслаждался жизнью. Ел вкусно, пил игристое, красота! И не скажешь, что траур. Хотя, может, и зря он, Глеб, про мертвеца так думает? Приговоренным к смерти тоже на выбор еду готовят — прощальный обед, так сказать.
Мог ли Мартынов оборвать свою жизнь, не выдержав, не пережив смерти жены? Глеб вспомнил, как Андрей Никодимович побледнел, когда стало понятно, что его супруга отравила двух человек ради какого-то наследства. Разве он играл тогда? Нет.
Глеб сделал глоток кваса.
Не прикидывался. Мартынов любил жену. Значит, и впрямь суицид, что, впрочем, уже доказано.
Настроение у Буянова было преотвратное. Он и хотел начать расследование, и одергивал себя: Зачем бередить чужие раны? Кому это поможет? Родни и то не осталось — вон пришлось плакальщиц нанимать, чтоб дневали-ночевали у гроба.
— Из всей семьи — один слуга. Мда уж… — буркнул Глеб, убрал со лба прядь седых волос и решительно поднялся из-за стола. Что ему сейчас действительно требовалось — это поговорить с Анной. Если что не так, она поймет, а впустую терзаться и смысла нет.
Пришла на ум идея вернуться в дом Мартынова, да поговорить со слугой, но, вспомнив, сколь многолюдно там, Буянов отмахнулся: Не сегодня. Как минимум, не сегодня. Тут же одернул он сам себя. Заплатив за обед трактирщику, он прихватил кусок тунца для Порфирия и направился в агентство.
Отперев дверь, Глеб с удивлением обнаружил, что Анны и кота еще нет. А ведь, в отличие от него, они уехали на машине — значит, и вернуться должны были быстрее. Впрочем, как знать — может, еще какие дела образовались.