— Далее. Тут у нас учатся некоторые богатенькие сынки и дочки. Всякие там дискотеки и прочие развраты. Это понятно, что где у вас совесть была, там член вырос, но позорить честь офицера Императорского флота я не дам! Пусть даже будущую. Теперь девочки, наматывайте на ус. Там, в большом мире ходят всякие типы, которым хлебом не корми, дай под юбку офицеру залезть. Мундир их видите ли возбуждает. Боевая задача — таким не давать! У вас есть боевые товарищи и коллеги курсанты. На худой конец найдите офицера флота в увольнении, ну или там служащего какого-нибудь. И не надо мне тут валить с больной головы на здоровую задницу. Если насилуют — определить местоположение, вызвать патруль и измудохать засранца знаниями рукопашного боя или бегом по пересеченной местности. Ясно? — Богомилов остановился и вперил взгляд своих пылающих глаз прямо в Перси, стоящего навытяжку.
— И потом. Не надо думать, что я не понимаю, зачем вы тут все собрались в увольнение. Думаете, что дурак Богомилов здесь останется, так что можно спиртное пьянствовать и безобразия хулиганить. Не выйдет. Я вас всех по приходу в расположение лично обнюхаю. Девушек дважды. Мне тут происшествия не нужны, а если нужны, так радостные. Ну, там, например курсант Дорбан научился правильно винтовку держать, или Йол наконец перестал своим товарищам в строю пятки отдавливать. Или вы наконец песню строевую выучили, а то мычите как коровы на пастбище. Я бы на вашем месте, пока строевую не выучил в город постеснялся выходить. А то встретит вас сегодня в кабаке Окки Лауне и спросит — курсант а вы песню какую-нибудь знаете, а вы будете как баран стоять и крыльями размахивать. Я ясно выражаюсь?
— Так точно, сэр! — рявкнули сорок глоток.
— Так. — сказал Богомилов, смягчаясь. Он очень любил, когда уши закладывало от рева. Поговаривали, что ранее тот служил в гвардейских частях, непосредственно при дворе императора. Потому и стал таким солдафоном. Но Перси, зная неприязнь между флотскими и армейскими частями, не очень верил в это.
— И это только видимая часть айсберга, господа курсанты — то, что у вас из под юбок торчит! Возьму линейку и проверю, на какую длину вы флот хотите опозорить! — пригрозил Богомилов, наметанным глазом определив, что девочки подрезали форменные юбки. Надин, стоящая рядом с Перси только глаза закатила.
— Не надо мне тут. Здесь вам не где вы там себе что хотите, то и вытворяете. Здесь вам флот. А не бордель. Бордель там. — Богомилов махнул рукой в сторону КПП.
— Теперь самое главное правило. В семь-ноль-ноль завтрашнего утра я здесь стою и удивляюсь — почему это вы все уже здесь, трезвые и непомятые. Если я не удивлюсь кому-либо, тот сам удивится. Штрафным очкам и нарядам. В девять ноль-ноль построение и если этот удивленный и на него не появится, то это значит дезертирство. А за такое вас вывести в чисто поле, поставить лицом к стенке и пустить разряд в лоб. То есть, конечно, пока мирное время вас просто отчислят. Но я бы вас всех… и вообще на вашем месте, Богомилова послушав взял бы свой талон на увольнение и спокойно проспал в спальном помещении сутки, чтобы с утра уже на плацу стоять. Но я вас знаю, вам ногами в городе подрыгать важнее родины и императора вместе взятых. Вот вы стоите и думаете — старый дурак мозги нам проел, а я дело говорю, чтобы не было потом ерунды всякой, как в прошлый раз, когда курсант из увольнения с ребенком пришел. Дескать родил. А уходил даже не беременный был. Тем более — мужчина. Хочу я вам доброе дело сделать, предупредить, да вас, курсантов куда не целуй, везде задница, так что… Смирно! Правое плечо вперед! В увольнение — шагом марш! — закончил Богомилов. Курсанты уходящие в увольнение печатали шаг только до КПП, где предъявили документы дежурному наряду ВП и вышли уже с той стороны.
— Подумать только! Свобода! — сказал Итан и подбросил фуражку вверх. Фуражка улетела словно маленький флаер.
— Вот сейчас потеряешь фуражку — Богомил с тебя сорок шкур спустит. — сказал Йол.