***
Никита взял Тинину руку, она показалась очень бледной на тёмной коже.
- Пойдёт. – Проскрипела старая шаманка, затянулась беломориной, критически щурясь. Негр и русская, эко паскудство, читалось на сморщенном красном лице с узкими щелями глаз. Длинная белая коса мела по земле кисточкой, Тина подумала, что впервые видит белую седину у алтайцев. – Подите сюда. Ага.
- И?
- Чего «И». Я чего камлать тут буду? Закройте глаза, топайте к духам. Вон ручеёк, с ним поговорите!
Это безобразие длилось уже три часа. Шаманка, старенькая, худенькая и ветхая как деревенская занавеска в бабушкином доме, явилась на рассвете, приковыляла, опираясь на посох. Сев у костра, старуха повелительным тоном затребовала Тину и «этого, которого змеюка покусала». Так они познакомились с ведущим специалистом Горного Алтая по духам и нематериальным сущностям. С молодецким азартом шаманка взялась за работу. То есть села на колоду, поднесённую к указанному месту, и принялась ворчать на Тину с Китом. Разницу между стажеркой и туристом шаманка не делала, посох крутился в воздухе, и доставалось обоим. Кит тихо предположил, что это вид массажа – на их счастье шаманка слышала не всё и через раз.
- Зовите.
Кит и Тина послушно закрыли глаза, попробовали звать.
- Зовите, зовите! Вы чему учились? Городские, наедут, ни алмыса не умеют. Даже зов тупой кинуть не могут.
- Могут! – вспылила Тина, лучшая ученица. – Только вы хотите, чтобы чужие духи нас слушали! А им плевать, так же как и вам!
Старуха приоткрыла узкие глаза, опустила красное лицо, которое грела на солнышке.
- Не умешь, не берись! – рявкнула она. – Хватит на сегодня. Паша едет.
Нужно привыкнуть, что в тайге все друг друга знают. Тине начинало казаться, что если из кедрача выйдет медведь, то увидев проводника, он просто пожмёт ему руку и напросится на чашку чая, а если повезёт, и медведь окажется в благодушном настроении, то перепадёт и маралятины из Потапычевой котомки.
- О! Но хоть что-то! – каркнула шаманка. Тина открыла один глаз. Перед ней стоял злющий алмыс с медвежьей башкой вместо шапки. – Свободен. Паня, поди сюда, кто тебя так взмылил?
***
Паша спрыгнул на землю, а вот Киру пришлось отцеплять флейтистку, вцепившуюся пальцами в переднюю луку намертво.
- Это был галоп? – спросила дрожащим голосом Вика.
- Карьер, пожалуй. Ладно, расседлаешь сама? Пойду, выясню, что к чему.
Пифия Маша чуть не попалась Пане под ноги, кинувшись наперерез – слишком уж демонстративно она не видела. Знахарь отодвинул пифию в сторону.
- Бардак! – взвизгнула пифия. – Я на вас жалобу напишу. Хамьё, готовить не умеют, переходы бесконечные, уважения ноль! Я всё Галине расскажу! Вас уволят! Я…
- Sei still! – рявкнул Огуст. И смешно произнёс на русском, часто употребляемое в этом походе словосочетание: – Глюпая баба!
Маша раззявила рот, облагороженный дорогими фарфоровыми зубами, но только глухо ими щелкнула. Бьёрн не успел рассказать, что Огюст занимался в Германии работой с толпой. Мановением руки он мог поднять бурю людского гнева и мановением руки этот гнев заглушить. Маша ловила ртом воздух, жена Огюста взяла пифию под руку и увела к костру. Марк за их спинами показал немцу поднятый вверх большой палец, потом подумал и показал второй.
Паша эту сцену пропустил, он уже помогал подняться с колоды шаманке, что-то быстро говоря. Кирилл догнал.
***
- Не хочешь объяснить? Где Бьёрн? Почему не с тобой?
- Потому что такие как он охотятся в одиночестве!
- Чего? Какие такие? – Тина с Никитой стояли позади Паши, и он их не заметил, иначе попридержал бы язык.
- Значит, он не появлялся?
- Да нет же!
- Кирилл, могу я с тобой поговорить наедине?
- Вполне. Тинка!
- Я имею право знать. – Девушка сложила руки на груди, топнула ногой и поджала губы. Теперь на неё можно было ронять камни, сносить ветром, смывать девятым валом и жечь вокруг костёр. Устоит.
- Пожалуйста. – Попросил Кирилл, кося глазам на Паню.