В полузабытой квартире Бьёрн прошел на чистую кухню, дрожащими руками мама налила ему чай, отец сидел за столом, сложив руки на светлую скатерть. Бьёрн сообщил, что переезжает в другую страну, что редко сможет бывать на родине. И замолчал, наткнувшись на стальной взгляд отца. Внутри заворочалась барсова натура. Будто зверь чуть приподнял шерсть на загривке и вот-вот заложит уши. Бьёрн взял чашку и отпил крепкий сладкий чай. Именно такой он любил в детстве. Барс заткнулся. Мать стояла и рядом, не решаясь прикоснуться, но очень близко. Бьёрн встал и обнял её первым. Сегодня она была ниже его на голову, очень худая с серыми от седины волосами. Бабушкина седина блистала горными вершинами, серый и белый переливались и блестели на солнце. У матери волосы, выглядели полинявшими. И он любил мать, не мог не любить. Но получалось как-то стыдливо. За жалость, за чувство превосходства, за силу, которой та никогда не обладала.
Прощаясь, Бьёрн протянул руку отцу, но продержав ладонь в воздухе десять секунд, убрал. Они давно стали чужими. Оставалось понять, простить и попрощаться. И Бьёрн хлопнул подъездной дверью, выходя в морозный Осло. Полный островерхих крыш, припорошенных снегом, со вкусным морским воздухом, влажным и густым. Бабушка ждала его на набережной Осло-фьорда. Сидела на парапете в винно-красном пальто, серый шарф из кашемира изящно прикрывает голову. Её величественную фигуру обтекала толпа. Ей не привыкать быть окутанной силой. Улу Овердаллен невозможно жалеть, даже любить её сложно. Вот почитать легко, восхищаться легко. Большинство этим и обходились. Только Эмма единственная могла её по-настоящему любить. Эмма могла любить кого угодно, это было самым большим даром.
Бьёрн сел рядом с бабушкой, она даже головы не повернула. Припорошенные снегом лодки дремали, горожане шли с работы, усталые, торопливые. Туристы наоборот праздно слонялись, вертелись из стороны в сторону. Сухая рука легла на ладонь Бьёрна, металл колец царапнул кожу, заключенная в них сила покалывала, как слабое электрическое напряжение.
Этому городу почти тысяча лет. Он менял имена, менял лица. Горел в пожарах, пережил чуму и упадок и снова вознёсся над Норвегией в блеске огней и уюте узких улиц. Холодный, сырой, всегда под ветром с фьорда. Она была похожа на этот город. Ула Овердаллен. И они оба его отпустили.
***
- Не жрёшь ничего?
- Ну, извини. Да перестань ты притворяться. Всё равно я тебе не верю. Я зверь, забыл? Чую, когда меня ненавидят. За что?
- А ты подумай. – Знахарь поставил поднос на пол. Уходить он явно не торопился.
- Хреновая там погода, да? – анимаг кивнул на мокрую куртку. – Ты не анимаг, не практик и не видящий… Ну, кто заподозрит мужчину – алтайца в том, что он травник.
- Но я – травник. Мозги работают, молодец.
- Раньше должен был догадаться. – Хмыкнул Бьёрн. – Так может это ты? Ты меня подставил? И опоил? А?
В глазах знахаря мелькнула ярость. Он хлёстко ударил анимага, тот даже увернуться не успел. Или не захотел.
Бьёрн потёр щёку, сжал зубы, челюсть была цела, а вот десна кровоточила. Сладкий вкус и солёный с нотками железа. У зверя иной вкус к крови, даже к своей.
- Ты не местный, приезжий! Чужак. Но не думай, что здесь все глупые, бесчестные идиоты! Наш Хранитель тебя выбрал и попросил меня помочь вам - уродам.
- То-то ты под дурака косил, когда объяснял нам про переходы.
- Это моя тайга. – Рыкнул знахарь. Он резко отступил назад к двери. – Это моя тайга. А ты чужак. Ясно!
Паша сверкнул глазами и с грохотом захлопнул дверь. Оставшись один, Бьёрн сплюнул на пол кровь.
- Вполне.
***
- Пришли анализы. Никаких посторонних веществ не обнаружено. Есть вероятность, что организм уже всё вывел. Но снять с тебя подозрения я не могу. Извини.
Бьёрн откинул со лба грязную челку. Прошло три дня. Все три дня Паша уносил из подвала нетронутую еду. Больше они не заговаривали. Наконец, пришла Галина. Пришла одна.
- Значит, я останусь здесь?
- Извини. – Эхом повторила женщина.
- А если я открою сознание?
- Нельзя. Ты…
- Гражданин Норвегии. – Догадался Бьёрн. Хмыкнул. Три дня он почти не пил, голос стал шершавым, а усмешка в голосе и вовсе проскрипела. – Вы боитесь международного скандала, но держите меня в подвале.
- Я вызвала фру Овердаллен.
- Фрёкен. Бабушка не была замужем.
- Бьёрн, как только всё прояснится, мы тебя выпустим.