Он слушал журчанье воды, льющейся в пустой чайник, вспоминая мокрую ткань, прилипшую к её телу, струйки воды, стекающие по шее в соблазнительную щелочку между грудями. Он слишком поторопился. С ней в такой ситуации надо быть терпеливее. Мыслимое ли дело – всю жизнь как за крепостной стеной, во власти внутренних страхов, собственных запретов, заперев собственную душу в непроницаемой кольчуге. Нет, не так. Она всю себя посвятила сыну, и никому не давала никакого шанса, и себе в том числе. Прибил бы этих гадов собственными руками … Да, о чём он вообще?! Он усмехнулся. Да всё о том же! Он не мальчишка и вполне может сам себе признаться, что она занимает все его мысли с тех пор, как он увидел её на пороге. Тогда, после встречи в Лондоне, он долго вспоминал её. Восхитительная, красивая, в полном смысле этого слова.
Утром он смог довольно быстро овладеть собой, но чувство, будто он нашёл давнюю потерю, что обрёл что-то, что давно искал, не покидало его весь день. А тут вон как всё вышло. Оказывается, история рождения Артёма гораздо трагичнее, чем он мог ожидать. Когда перед свадьбой он узнал, сколько лет его будущей сватье, он естественно был удивлён. Арифметика простая – тридцать семь минус двадцать два. Тогда он решил, что, скорее всего, была неудачная или безответная ранняя любовь. Не в его правилах было осуждать или строить догадки. Ну, вышло и вышло. Он всегда опирался на факты. А факты были таковы, что Артём в результате вырос ответственным, серьёзным не по годам, практичным парнем. А это большой плюс именно его маме.
Он услышал лёгкое шуршание её панталет по полу. Но не обернулся и промолчал. Очень он был собой недоволен. Если она всю жизнь подспудно сторонилась любых чувств, отношений, тем более близости, значит, нельзя было так торопить события. Мало ли что он чувствовал. В любых отношениях всегда две стороны и считаться нужно с обеими. И с чего вообще он решил, что она заинтересуется им так, как он ею.
Она наблюдала за ним уже минуты три. Просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и смотрела, как чётко без лишних движений он наливает чай, делает бутерброды, насыпает печенье. Несмотря на рост, длинные руки и ноги, он делал всё легко и ловко.
- Я тебя чую,- улыбнулся он, не оборачиваясь. - Чего ждёшь? Всё готово, только сахар перемешать. Тебе ж две? Я днём заметил. И никакого кофе на ночь – даже не проси меня.
Он повернулся, всё так же улыбаясь.
- Отчего мне с тобой так просто? Ни с кем не просто, а с тобой так, будто давно знаю тебя.
Она подсела к стойке, придвинула к себе кружку. Он оседлал табурет, откусил бутерброд.
- Может потому, что мы оба хотим этого? Чтобы нам было просто, чтобы не осложнять жизнь. С малышками и без того хлопот полно. А может ещё из-за характеров наших. Кто знает?- он отпил чая.- И потом… Я не согласен – мы с тобой почитай целый год переписывались. Не знаю, как ты, а я в письмах был искренен. И в оценке детей, их отношений, и в оценке того, какой бардак творится в нашей стране. И, кстати, знаешь, мне до сих пор некому было писать, а тут представился случай.
- Я тоже писала искренне!- заступилась она сама за себя, чувствуя его сомнение.
- Ну, не знаю, мамочка, не знаю. Твои письма были насквозь пронизаны прямо-таки дипломатической сдержанностью.
Он озорно улыбнулся, ожидая её ответа.
- Вот и неправда!.. Хотя… наверно, ты прав. Да я всегда такая сдержанная. Как-то так повелось изначально.
Пока Андрей показал ей, где что лежит, что как работает, во сколько кто из девочек что делает, время подходило к полуночи. Он унёс свою постель в детскую на односпальный раздвижной диванчик, а гостье постелил, как она поняла, на своём обычном месте в зале.
- Я тебя вытеснила с твоего места?
- Не совсем. Я последнее время чаще сплю с ними в детской. Просто постель здесь хранится,- он замялся.- Видно вымотался – несколько раз не сразу проснулся, когда Арина ночью плакала. В результате просыпалась и Марина. Так что выходило вместо одной приходилось укачивать обеих. Сам себя наказал.
- На руках?