Я тоже подошла и погладила животное по пятнистой морде. Она смотрела на меня умными, почти человеческими глазами. На левом ухе болталась потертая пластмассовая бирка с номером, который долгое время висел на каждом столбе города под заголовком «разыскивается за вознаграждение», и внезапно навалившееся озарение чуть не выбило землю у меня из-под ног.
— Смотри! Это корова Толстого Бычка, которая весной сбежала перед отправкой на бойню! Ты помнишь, её же всем миром искали, пока не забыли! Ян! Она живая! — Я перелезла через ограду и осмотрела рогатую путешественницу, которая сильно исхудала. — И она пришла к тебе! Ты же не отдашь её обратно Толстому Бычку? — он молчал, как-то зачарованно глядя на животное. — Ян! Ян! Он убьет её, и не удивлюсь, если своими руками! Она целое лето боролась за жизнь! Не отдавай её, пожалуйста, не отдавай!
Ян долго-долго смотрел то на меня, то на корову. И я знаю, о чем он думал, мне и самой это казалось до невообразимости смешным — человек, который отчаянно не хочет и не умеет жить, каждый день так же отчаянно борется за то, чтобы жизнь других продолжалась. Даже если эта борьба всегда происходила только в моей голове.
— Не отдам. Она будет жить с нами. Назовём её… Лося, как мы её назовем?
Эпилог
Прямо передо мной широкая асфальтированная дорога, прорезая осенние поля, убегала к горизонту, встречаясь там с низким хмурым небом. Как на дорогу из желтого кирпича, на путь в сказку, смотрела я на неё сегодня. Где-то там, далеко, кончаются мои любимые стелящиеся луга, штабеля грядок и привычные симфонии деревенских звуков.
Ян переносил мои вещи из грузовичка к желто-белому автобусу, а Филя, почти целиком нырнув в багажный отсек, устраивал их там понадежнее. Амелия ходила вокруг автомобиля и разговаривала по телефону, уперев свободную руку в бок, на ней была меховая серая жилетка, для которой в начале октября было ещё недостаточно холодно. Всю дорогу Ян шутил, что она похожа на злобную волчицу. Папа обещал встретить меня вечером по прибытии, а с мамой мы попрощались ещё утром — она решила не брать отгул, пообещав, что они с Филей постараются нас навестить как можно скорее. К моему отъезду она отнеслась спокойно, словно давно этого ждала.
— Скажи пожалуйста, ты увезла с собой весь дом, или что-то все-таки оставила? — громко обратился ко мне Ян, передавая Филе последнюю сумку и упирая руки в колени.
— Я бы на тебя посмотрела, если бы ты переезжал!
Тарахтели два автобуса, ещё один, с заглушенным мотором, ожидал разгрузки. Вокруг сновали пассажиры, таща тяжеленые сумки и перекрикиваясь. Я снова посмотрела на шоссе. Ян встал рядом со мной и тоже уставился вперед.
— О чем думаешь? — спросил он.
— Пытаюсь разглядеть свою новую жизнь, — усмехнулась я. — Как ты думаешь, если бы я не умела слышать чужие мысли… эти… мысли Алисы, я бы их тоже не услышала? Или это все только от того, что я винила себя в её смерти?
— Не знаю, до недавнего времени я вообще не верил в такие вещи. А тебе хотелось бы расстаться со своей способностью?
Я помолчала, обдумывая ответ. Но ответа не было.
— Ян, я так долго не знала, что со мной происходит. И хочу спросить, — я повернулась к нему и дотронулась до черного осколка, висевшего на шее на цепочке. Ян отполировал его и затупил края, так и не сказав, заключена там какая-то эмоция или нет. — Если бы я сошла с ума, как я моя бабка, ты бы от меня не отказался? Смог бы любить сумасшедшего человека?
— С чего такие мысли? — он удивленно вскинул брови. — Во-первых, возможно, на самом деле она тоже не была сумасшедшей. А во-вторых, конечно смог бы, если бы тебе это было нужно.
— Сложно определить, что нужно шизофренику. Ты бы остался, если я бы я перестала тебя узнавать? Если бы кидалась с ножом на твоих детей? Смог бы с гордостью сказать им, что эта женщина, живущая в психушке — твой самый близкий друг?
Я смотрела на него в упор, не моргая и не отворачиваясь. Я так долго боялась, и теперь, даже если это уже не имеет значения, мне было очень, очень важно знать правду, какой бы она ни была. Без этой правды мне ни на что не хватит сил.
— Я не знаю, Лося, это очень сложный вопрос. Но ты недавно так восхищалась моей силой в борьбе с обстоятельствами, а я могу сказать, что всю жизнь смотрю на тебя и думаю, как бы мне хотелось хоть крупицу твоей смелости и отчаянности, хоть толику твоего умения следовать зову своих эмоций — и я мог бы горы свернуть. Без твоих ошибок, из-за которых ты так переживаешь, без твоих голосов и слез никакой моей силы и ответственности не появилось бы и в помине. Кому бы они были нужны?