- Разумеется, - ответила матушка, которая, сказать по правде, втайне надеялась, что ей доведется выступить в роли chate-laine*. - Я надеюсь, что вы найдете дом в должном порядке. Правда, времени у нас было не очень много.
- О, это уже не ваше дело, - ответила мадам ле Гра де Люар, - прислуга сделает все, что надо.
А потом прибыли кареты, экипажи и целая вереница самых разнообразных телег и повозок, привезя толпу лакеев, официантов, поваров, поварят и судомоек. Они расхаживали по дому как хозяева - перевернули все вверх дном в кухне, сорвали с постелей покрывала и постелили новые, те, что привезли с собой, с матушкой разговаривали так, словно она была у них прислугой, которую только что рассчитали. Нас, семью, попросту выгнали из дома, мы только-только успели снести все наши вещи в одну комнату, повернуть ключ в замке и сразу же отправились через двор к моему дяде Мишелю с просьбой, чтобы нас приютили.
- Этого следовало ожидать, - спокойно сказал отец. - Мадам ле Гра де Люар имела полное право поступить так, как она поступила.
- П-п-право? - с трудом выговорил мой брат Мишель, которому в то время было лет четырнадцать, - какое п-право имеет эта п-п-проклятая старуха выгонять нас из дома?
- Придержи язык, - строго приказал ему отец, - и запомни, что в шато Ла Пьер мы всего лишь арендаторы. Ни дом, ни завод никогда нам не принадлежали и принадлежать не могут.
Бедный Мишель был просто ошарашен. Он, наверное, считал, так же, как и я сама, что мы хозяева Ла Пьера и что он наша собственность на вечные времена. Брат страшно побледнел, как это всегда с ним случалось, когда он сердился и не мог выговорить какое-нибудь слово, и отправился в стекловарню, чтобы попытаться объяснить ситуацию своим друзьям-кочегарам.
Единственным из всей семьи, кто всей душой с нетерпением ждал приезда короля, был мой старший брат Робер. Он должен был участвовать в показательных работах - продемонстрировать вместе с другими мастерами свое искусство стеклодува, ибо король выразил желание, как сказал нам отец, наблюдать все стадии процесса с того момента, как на конце трубки образуется пузырь из жидкого стекла, и до того, как на готовое изделие наносится гравировка - это делали мой отец и дядя Мишель.
Наконец великий день наступил. Все мы поднялись ни свет ни заря, меня и мою сестру Эдме нарядили в самые лучшие наши белые платьица. А вот матушка, к великому моему разочарованию, не стала надевать свое красивое парчовое платье, а надела обычное темное воскресное, добавив к нему только кружевной воротничок. Я собиралась запротестовать, но она не дала мне сказать ни слова.
- Пусть другие рядятся в павлиньи перья, если им это нравится, сказала она. - Я чувствую себя более достойно в своем обычном виде.
Я никак не могла понять, почему она надевала роскошный туалет из парчи ради моего брата и всего-навсего воскресное платье - для встречи короля. Но отец, по-видимому, одобрил это, так как кивнул головой, когда увидел ее, и заметил:
- Так лучше.
Но я все-таки была с этим не согласна. И вдруг, не успели мы опомниться, как к нам нагрянуло все общество из шато. Мадам ле Гра де Люар подъехала к воротам парка в своей карете, сын сопровождал ее верхом, а с ним еще множество всадников и среди них несколько дам, все в охотничьих костюмах, которые, как мне показалось, были в некотором беспорядке. Вокруг ехали грумы и егеря. На мой вкус все это было совсем не похоже на королевский кортеж.
- Король, - шепотом обратилась я к матери, - где же король?
- Тише, - прошептала она. - Вон он, слезает с лошади, разговаривает с мадам ле Гра де Люар.
Я чуть не расплакалась от разочарования - этот пожилой господин, перед которым мадам ле Гра де Люар присела в глубоком реверансе, ничем не отличался от остальных, на нем были охотничья куртка и панталоны, и парик его даже не был завит. Возможно, утешала я себя, этот потому, что он весь день провел на охоте, а лучший его парик возят в специальном сундучке. Оглядевшись вокруг на толпу женщин - жен мастеров и работников, которые собрались, чтобы его приветствовать, король небрежно помахал им рукой и усталым голосом обратился к хозяйке.
- Мы все рано позавтракали и умираем с голода. Где мы обедаем?
Таким образом, программа изменилась, и визит в мастерские, который стоял на первом месте, был отложен. Моментально были отданы приказания, и весь ход работы у печи был изменен, хотя это было нелегко и крайне неудобно, а король вместе со своими гостями проследовал в шато обедать на добрых три часа раньше, чем предполагалось. Мне потом передавали, что мадам ле Гра де Люар настолько растерялась, что ей пришлось принимать сердечные лекарства, и я подумала: так ей и надо, она это заслужила за то, что так грубо разговаривала с мамой. Затем, после того, как всем работникам, занятым у печи, пришлось прождать несколько часов, король, вместе со всей свитой, вернулся в мастерские, хорошо отдохнув и подкрепившись, в то время, как у нас в животах было пусто. Все они были в отличном настроении, смеялись и болтали, а дамы то и дело восторженно вскрикивали, увидев тот или иной предмет, но тут же отворачивались, взглянув на что-нибудь другое, - словом, создалось впечатление, что они не понимают решительно ничего.
Матушку представили королю, который сказал что-то через плечо одному из своих приближенных - мне кажется, речь шла о ее росте, она ведь была значительно выше его, - а потом все пошли дальше, а мы следом за ними, чтобы посмотреть, как работает Робер, как ловко он манипулирует своей стеклодувной трубкой. Он проделал всю операцию с необыкновенным изяществом, поворачивая трубку то так, то эдак, вертя ее в руках так небрежно, словно вокруг никого не было и никто на него не смотрел, тогда как я прекрасно знала, что он видит и короля, стоявшего в двух шагах от него, и дам, которые им любуются.
- Какое великолепное зрелище! - сказала одна из них, и даже я, в свои шесть лет, понимала, что она имеет в виду не трубку и не то, что с ней делал Робер, но самого моего брата.
А потом случилась ужасная вещь. Мой брат Мишель, который стоял позади в толпе подмастерьев, выступил вперед, чтобы получше рассмотреть королевскую свиту, поскользнулся и растянулся во весь рост у самых ног короля. Отчаянно покраснев от стыда, он поднялся на ноги, но король добродушно похлопал его по плечу.
- Постарайся, чтобы такого с тобой не случилось, когда сделаешься стеклодувом, - сказал он. - Ты давно здесь работаешь?
И тут произошло неизбежное. Бедняга Мишель пытался что-то сказать, но не мог выговорить ни слова - все его попытки преодолеть затор в речи оказались тщетными.
Он ловил ртом воздух, брызгал слюной, голова его дергалась при каждом звуке, вылетавшем из горла, как всегда, когда он нервничал, и все высокие гости стали смеяться.
- Этому малому следует поберечь горло для стеклодувной трубки, - сказал король среди всеобщего веселья и двинулся дальше, к следующему этапу работы.
Я заметила, что один из подмастерьев, из тех, что постарше, оттеснил брата назад, туда, где стояли все остальные, чтобы спрятать его за спинами товарищей.
Все остальное было для меня безнадежно испорчено. Мне даже не хотелось смотреть, как дядя Мишель наносит гравировку на готовый бокал - обычно это зрелище доставляло мне огромное удовольствие. Ничто не могло вознаградить меня за тот стыд, который пришлось претерпеть бедному брату, и, когда мой отец протянул королю кубок, взяв его из груды готовых изделий, которые мастера изготовили в знаменательный день, на глазах гостей - на нем были выгравированы инициалы короля и королевские лилии, - я готова была пожелать, чтобы он упал на пол и разбился вдребезги.
Наконец все завершилось. Король со свитой покинули стекловарню, дамы и кавалеры снова сели на лошадей у ворот шато, и мы проводили их, наблюдая, как они скрываются в лесу, направляясь в сторону Семюра. Усталая и огорченная, я тащилась вслед за матушкой к дядиному дому. Эдме уже спала у нее на руках. Вскоре пришли отец, дядя и братья; на лицах взрослых было написано облегчение по поводу того, что тяжкое испытание, слава Богу, закончилось.
- Все прошло хорошо, - с удовлетворением заметил отец. - Король был чрезвычайно милостив. Ему, должно быть, понравилось то, что он видел.