А любовные, супружеские отношения еще шире раздвигают горизонты, подводя к невольным раздумьям: как вообще жить? По-честному, хорошему или «по-плохому»; для других или для себя?.. Ответ опять, конечно, не узкий: не «или», а «и». Соединяя «я» и «мы» по правилам человеческого общежития, в котором до сих пор действуют свои простые, но непреложно необходимые, «вечные» заповеди и законы. Как моногамия, что бы там ни твердили поклонники «свободной» любви, не устарела, не изжила себя, так же действительно — и действенно — самое обыкновенное человеколюбие, альтруизм. И Макра, и потом Хайдик, герой повести «Кто смел, тот и съел», например, ни за что от него не отступятся, потому что чуют, нутром своим знают: это один из тех истинно вековечных, не собственнических, а гуманных устоев, без которых все может рухнуть. И как ни издеваются над первым Вали, над вторым Вукович, их с этого не сдвинуть, хоть умри.
Не отступает — вопреки напору гостей, собственной привычке покоряться, вопреки предательству Густи, который не понимает ее бунта, — и Магдольна. Хотя она совсем уже одна — и тщетно бежит опять за поддержкой к Юли: ее теперь не оказывается дома (отнюдь не случайный сюжетный ход). Но поддерживает Магдольну Гомбар автор, показывая, какие нежные, зачахнувшие было ростки всходят вновь в ее душе. А не высмеивает ли он ее, часом, как и других героев? — может, пожалуй, усомниться читатель, не постигший всего своеобразия кертесовской иронии. Нет, над симпатичными, скорее, лишь подсмеивается. И не столько над ними, сколько над глупыми и криводушными суждениями, которые их теснят — или принимаются ими на веру; которых они боятся или слушаются, наивно развесив уши. Подсмеивается — и жалеет, если они уж слишком запутываются в этих сетях. Или оказываются беззащитны, слабы в своем порыве к лучшему, к иному. Вообще над нередким противоречием между здоровой, коллективистской нравственной почвой и живучими, цепляющимися за нее старозаветными либо сверхмодными предрассудками — так сказать, моральными сорняками. Не уставая напоминать шутливо между строк: не стоит пренебрегать и бытовым, «низким», чтобы не опуститься, не превратить жизнь в серую рутину, ибо это отзовется и на высоком — как у Густи с Магдольной, — подорвет внутреннее согласие и близость, которые не падают с неба, которые надо беречь, ежедневно, по мелочам укреплять, обновлять, кирпичик по кирпичику складывая и воспроизводя здание семейного мира и счастья…
Магдольна не может еще целиком разобраться в сложных навыках и хитростях этого повседневного «жизнестроения», которые лишь приоткрываются ей в случайно возвращенной красивым платьем внешней привлекательности. Но тайный, «затекстовый» смысл ее тихих жалоб к Густи, заснувшему каменным сном после своих именин, не внемлющему голосу чувства и рассудка, ясен. Он все тот же: надо стараться сохранять все хорошее, что у нас есть, ценить его и умножать. А средство только одно — чуткость и взаимопонимание: их так порой не хватает людям, чересчур занятым собой или спешкой, суетой, которая расхищает, автоматизирует человека — и которой мы сплошь да рядом отдаемся беспечно и прилежно, будто ничего более важного и нет…
В течение одного дня волей подстроенного, «смоделированного» автором случая разворачиваются происшествия, которые завершаются очной ставкой героев с собственной жизнью, всеми ее зримыми и незримыми, олицетворенными и подспудными противоречиями. Вольно или невольно, к удовольствию одних и неудовольствию других, одно цепляясь за другое, все выходит, выступает наружу. Все выговариваются, раскрываются до конца — и перед нами лежит в обломках кажущееся благополучие супругов… И вместе с тем неким гадательным очертанием вырисовывается лучшее, желаемое, что могло бы — и может еще — в их жизни осуществиться; то здание согласного человеческого общения, которое должно занять место обветшалых запретительных канонов и модных разрушительных «свобод».
Писатель-реалист, Кертес исследует жизнь во всей сложности: не только ее прямые, явные конфликты, но и «отраженные», носимые в душе. Вот тут свою неоценимую службу и служит случай, помогающий столь эффектно, «одним ударом», и глубоко, до самых корней, обнажить замысловатое переплетение явного и тайного, высокого и низкого, хорошего и дурного, в том числе нарождение первого во втором, начало само- и взаимопознания. Случайно увидел свою Магдольну в новом платье — и как бы в новом свете — Густи. Нечаянно застает жену с любовником главный герой повести «Кто смел, тот и съел» (1978) шофер Янош Хайдик. И сакраментальная эта ситуация и здесь вытягивает, извлекает на свет божий благие намерения и промахи, розовые надежды и черные разочарования, человеческие возможности и ограниченность всех троих.