– Успокойся и приведи себя в порядок. Когда ты сможешь принять подобающее Лицо, мы снова придем поговорить с тобой.
«Сковородка» отодвинулась, и следовательница снова скрылась за дверью. Неверфелл рассматривала предмет у себя на ладонях. Он имел деревянную рамку. Сторона, смотревшая вверх, была из темно-коричневого войлока, но Неверфелл чувствовала, что обратная сторона прохладная, гладкая и стеклянная.
В руках у Неверфелл было зеркало. Если она перевернет его, то наконец увидит то, что мастер Грандибль решил скрыть от всего мира. Она увидит лицо, которое заставило людей ужасаться и обращаться в бегство.
Она вспомнила фразу, донесшуюся с пристани. «Стеклянное лицо». Что это значит? Может, у нее кожа прозрачная? Может, тот, кто на нее смотрит, видит пульсирующие сосуды, оскал черепа и глазные яблоки? Может, именно поэтому они все разбежались.
Она не могла заставить себя посмотреть. Она не будет. Завороженно и беспомощно она наблюдала, как ее руки медленно переворачивают зеркало и перед ней впервые оказывается ее собственное отражение.
Она долго стояла и смотрела в зеркало. Голодная лампа-ловушка рядом с ней засветилась ярче, но Неверфелл не понимала, что она ожила от ее участившегося дыхания. Отражение в зеркале шевельнулось, и девочка содрогнулась с головы до пят. Потом вскрикнула, и этот крик прошил ее насквозь.
Зеркало упало на пол и разбилось, но этим дело не кончилось. Лампа закачалась, бросая дикие отсветы и тени на клетку, маленькое растение слепо хватало воздух, когда его мир покачнулся. Запертая на засов дверь содрогалась под градом ударов. Только окончательно выбившись из сил, Неверфелл осела на пол. Танцующий свет блестел на крошечных осколках стекла, усыпавших мокрый пол.
В зеркале она увидело лицо с бледной кожей, со светлыми веснушками вроде тех, что усеивали ее руки. Длинный овал, полная дрожащая нижняя губа, густые рыжие брови, большие светлые глаза. На нем было Лицо. Неверфелл этого не ожидала, она ведь никогда не учила Лица. Оно было незнакомым, но в точности отражало ее чувства. Потом Лицо в отражении изменилось, и это было так странно. Одно выражение плавно перетекло в другое – Неверфелл никогда не видела подобного. Но она разбила зеркало не поэтому.
Глядя на новое Лицо, она читала мысли, эхом отражавшиеся в ее голове.
«Ты запер меня, – говорило Лицо. – Ты запер меня на семь лет, мастер Грандибль. Ни за что».
Лицо в зеркале не было красивым, но и безобразным оно тоже не было. Никаких шрамов, ожогов или уродств. Если не обращать внимания на любопытную смену Лиц, с ним все было в порядке.
Неверфелл думала, что следователи сразу же прибегут, услышав шум, может быть, с палками и цепями, но нет. Она была предоставлена самой себе. Дрожа, Неверфелл съежилась в темной покачивающейся клетке, осколки стекла позвякивали при каждом движении, капли воды падали в канал. Она попыталась дозваться кого-нибудь, но ее голос был едва слышен в колодце темноты. У нее появилось множество вопросов, но отвечать на них было некому. «Если с моим лицом все в порядке, почему от меня все разбегаются? И почему я здесь? Я просто украла маленький ломтик сыра, который вообще не следовало отдавать. Почему я под следствием?»
Неверфелл впала в оцепенение и через некоторое время перестала чувствовать заледеневшие руки и ноги. Несмотря ни на что, она задремала и потому не поняла, сколько времени прошло до следующего посещения.
В полусне она услышала, как дверь открылась и закрылась, пристань заскрипела под осторожными шагами. Но это не имело значения, потому что вялый страх отступил, уступая место теплому, сонному ощущению безопасности. Она знала, что пришел тот, кому можно доверять. Одновременно Неверфелл почувствовала едва уловимый приятный запах розмарина, серебра и сладчайшего сна. Расслабься, говорил этот запах, отдыхай.
Запах поглаживал душу и разум, словно перышко павлина… И Неверфелл отпрянула, ударившись головой о прутья. Что-то подсказывало ей, что нельзя касаться чужого разума таким образом. Окончательно проснувшись, своим тренированным носом она унюхала в этом запахе некую скрытую силу, что-то неправильное и безобразное. Она вспомнила, как Грандибль снова и снова твердил ей, что, прежде чем впускать в туннели посетителей, их надо обнюхивать сквозь окошко на предмет порабощающих разум Духов.
«Ты поймешь, когда их унюхаешь. Ты же сыродел. Мы приучены чуять гниль, пусть даже другие ничего не замечают».