Стеклянные цепи
Альманах Эго-Футуристов II
Леонид Афанасьев
В цепях стеклянных
Я заключен в стеклянных стенах
И задыхаюсь, как цветок.
Не чуя сил и жизни в членах
И от страданий изнемог.
А там за душною темницей
Цветет весна, поет сирень
И звучный день щебечет птицей
И окрыляет новый день.
И если-б вырваться на волю
к небу крылья развернуть,
Где обещает краше долю
Залитый блеском к солнцу путь!
1912, Июнь.
«Играет чорт со мной в костяшки…»
Играет чорт со мной в костяшки
Бесовский взгляд его лукав
я знаю хитрости замашки,
А кто к ним склонен, – тот неправ.
«Плутуешь, чортово отродье!»
Кричу, об стол рукой стуча.
«Как для коня нужны поводьи,
Так для тебя – удар сплеча!»
«Играть – играй, да только толком,
А то за шиворот и – вон!..»
И чорт опешив, смотрит волком
И в этом виде мне смешон.
Игра идет, но хитрость чорта
Не покидает. Как тут быть?
Ведь игрока такого сорта
Придется всетаки побить!
Игорь-Северянин
Симфониэтта
Всю ночь грызешь меня, бессонница,
Кошмарен твой слюнявый шип.
Я слышу: бешеная конница –
Моих стремлений прототип.
Бесстрастно слушает иконница
Мой встон, мой пересохший всхлип.
О, Голубая Оборонница,
Явись мне в пчелах между лип.
Ужель душа твоя не тронется? –
Я разум пред тобой расшиб.
Уйти. Куда? Все – среды, вторники…
Пойти на улицу? Одень
Себя, как пожелают дворники
И проститутки, – в ад их день!
Столица ночью – это – в сорнике
Хам-Город в шапке набекрень.
Презренны «вольные затворники»:
В их снах животных – дребедень.
Поймете ль вы меня, просторники? –
Моя бессонница – Сирень.
1912 Май
Четкая поэза
Разум мой бесстрастен. Сердце бьется четко.
Вспомнилось мне лето давнее в лесу.
Только что узнал я: у тебя чахотка, –
Вскоре гроб твой белый к церкви понесу.
Вспомнилось мне лето: мошки, незабудки,
Грозы и туманы, вечера в луне.
Силы были сильны, чувства были чутки;
Ты была со мною, ты была при мне.
Может быть, томилась вешнею ажурью,
Может быть, любила чувственно и зло, –
Только вся дышала знойною лазурью
Или омрачалась девственно светло…
Часто мы лежали в ландышах и в кашке,
Точно брат с сестрою, телом к телу льня;
Часто приходила ты в одной рубашке
Ночью в кабинет мой, возжелав меня…
Но когда тянулся я к тебе всем телом,
Чтоб в тебя, как в омут, глубоко упасть,
Ты, с лицом от муки страстной побледнелым,
Грубою издевкой охлаждала страсть.
То лазорьно-нежно, то кошмарно едко
Говорила броско о каком-то «нем»;
Тщетно я терзался: кто ты? амулетка,
Верная обету? лилия с вином?..
Все я понял после. Хорошо и кротко
На душе печальной. Слушай-ка, дитя!
Твой удел – могила: у тебя чахотка.
От тебя заразу я приму шутя.
1912 Май
Клуб дам
Я в комфортабельной карете, на эллипсических рессорах,
Люблю заехать в златополдень на чашку чая в жено-клуб,
Где вкусно сплетничают дамы о светских дрязгах и о ссорах,
Где глупый вправе слыть не глупым, но умный непременно глуп…
О, фешенебельные темы! от вас тоска моя развеется!
Трепещут губы иронично, как земляничное желе…
– Индейцы – точно ананасы, и ананасы – как индейцы…
Острит креолка, вспоминая о экзотической земле.
Градоначальница зевает, облокотясь на пианино,
И смотрит в окна, где истомно бредет хмелеющий Июль.
Вкруг золотеет паутина, как символ ленных пленов сплина,
И я, сравнив себя со всеми, люблю клуб дам не потому ль?..
1912. Июнь
Иван Игнатьев
Что сказал мне старый шейх
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и было у Падишаха пять сот подвалов золота, пять сот гурий в Серале, и верблюдов пять сот табунов. И был у него сын единственный – Омар, его же следы да будут благословенны…
Всех озаряла любовь Великого Повелителя. Так было до дней Рамазана. И когда кончился Рамазан, принял Султан кованный ключ у старого смотрителя Гарема – Аги-Бума и послал шелковый платок небесных цветов Новой Одалиске в покои левого Минарета…