И вот я получила от тети письмо, что дядя умер. Я опять поехала в Зейст и уже в трамвае подумала: как странно, неужели на остановке я не увижу дядю. Выходя из трамвая, я невольно поискала его глазами.
За столом в полутемной комнате тетя решала кроссворд. Карандаш в ее руке был тонко очинен. Я села у окна и откинула занавеску. В конце улицы виднелся угол павильона трамвайной остановки.
— Он так любил тут сидеть, — сказала тетя. — Все смотрел на трамваи.
— Отсюда хорошо видно, как они подходят, — заметила я.
— Да, — отозвалась она, — он тоже так говорил. Но я вообще-то никогда не смотрела. — Она подошла ко мне и поглядела через мое плечо. — Почти ничего не видно.
Но она была не права. С дядиного стула трамвайная остановка была отчетливо видна. Теперь я поняла, почему дядя просил меня не говорить об этом с тетей. Перед моим уходом тетя принесла костюм.
— Вот, — сказала она, — твой дядя наказал отдать его тебе.
— Что я с ним буду делать? Отдайте его кому-нибудь, кому он пригодится.
Не успела я выйти из комнаты, как она вновь склонилась над кроссвордом. Я медленно пошла на трамвай. Вагона под посадку еще не было, он только что подошел к конечной остановке.
Я стояла и смотрела на выходивших пассажиров, точно ожидала кого-то. Кого-то знакомого, близкого, родного. Но мне не хватало дядиной веры. Они никогда не вернутся: ни мой отец, ни моя мама, ни Бетти, ни Дав, ни Лотта.
Радио
Менеер Кёйстерс из рыбной лавки, где я по дороге из школы в пятницу днем иногда покупала для мамы нарезанную семгу, был высокий, ширококостный мужчина, и лицо у него состояло сплошь из одних складок. Голова с рыжеватым встопорщенным чубом свешивалась вперед между вздернутыми плечами. Он нарезал семгу узким, стертым посредине ножом, подхватывал ломтики большим и указательным пальцами и аккуратно клал один на другой. Руки у него были лиловато-красные, облепленные рыбьей чешуей. Всякий раз он спрашивал меня, не хочу ли я поиграть с Тоней. Я отвечала, что не могу, ведь дома меня ждут с семгой.
Но однажды мне отговориться не удалось. В лавке было полным-полно покупателей. Увидев меня, менеер Кёйстерс открыл раздвижную дверь, отделявшую лавку от жилого помещения, и велел обождать там, пока он не управится.
— Тоня дома. — Легонько подтолкнув меня в спину, он плотно задвинул за мной дверь.
Комната была маленькая и темная. Тоня сидела за столом и разглядывала свои руки, которые лежали на плюшевой скатерти. Это была бледная девочка со светлыми, водянистыми глазами и льняными волосенками. Она училась со мной в одном классе, и то ли потому, что ее считали похожей на рыбу, то ли потому, что от нее несло рыбой, никто не хотел с ней водиться.
— Ты зачем пришла? — положив руки на колени и глядя на меня с подозрением, спросила она. Рот у нее приоткрылся, бледное лицо лоснилось, словно его смазали жиром.
— Твой папа мне велел здесь подождать.
Комната была так загромождена мебелью, что в ней едва можно было пошевельнуться, не зацепившись за что-нибудь. Я задвинула стул, на который опиралась руками, как можно глубже под стол, а когда выпрямилась, торчавший в ящике буфета ключ уперся мне в спину. Помещение казалось еще меньше оттого, что низко над столом, точно зонтик, свешивалась лампа под огромным, с кистями абажуром. На камине стояли черные металлические часы, украшенные фигуркой голого человечка. В одной руке он держал нечто вроде булавы, другой указывал на циферблат. Часы громко тикали. А мы обе молчали. Тонин отец пришел из лавки минут через двадцать.
— Ну, вот и я, — сказал он.
Накинув крючок на дверную петлю, он сменил белую куртку на коричневый пиджак, висевший в шкафу на вешалке.
— Теперь можно спокойно заняться своими делами.
Он отодвинул в сторону несколько стульев — иначе к низенькому столику в углу комнаты было не пробраться. На столике стоял какой-то аппарат с передней панелью из черного эбонита. Из него торчали катушки, а внизу были две ручки с белыми делениями. Менеер Кёйстерс нажал переключатель на боковой стенке аппарата, повертел ручки, установив катушки в нужном положении, и спросил дочь, поставлен ли новый штепсель. Она утвердительно мотнула головой.
— Прекрасно, — сказал он. — Тогда начнем. — Он посмотрел на свои часы. — Как раз время. Ну-ка, подойди сюда. — Он кивнул мне, придвинул стул к столику и велел сесть. — Вытяни голову немного вперед.
Стоя за моей спиной, он слегка щелкнул меня по затылку, его пальцы коснулись моих волос. У меня мороз по коже прошел. Острый запах рыбы вызывал тошноту. Менеер Кёйстерс надел мне на голову сдвоенный металлический обруч и прижал к ушам черные диски с дырочками.