— По-моему, кроме нас с тобой, так уже никто не работает. В других местах смекнули, как ловчее управиться.
— Нам-то здесь что с того. — Ферстрейен взял термос, наполнил пластиковые стаканчики.
Балтюс отхлебнул.
— Нынче утром кофе был получше.
— Обслуга тоже.
— Как дома?
— Не спрашивай.
— Что, опять? А блондинка из "Саламандры" прямо ест тебя глазами.
— Да, знаю.
— Ну, и за чем же дело стало? — Балтюс включил мотор, а потом отопитель кабины. Ветровое стекло сразу же запотело.
— Эта холодрыга всю охоту отбивает. — Ферстрейен вытер рукавом запотевшее стекло.
— А мне она не помеха. У меня шкура толстая. Но если ты меня спросишь: сегодня утром тебе хотелось? — то я отвечу: нет, не хотелось.
— Ну, тогда, значит, нам обоим не хотелось.
Они ухмыльнулись, выпили еще по стаканчику кофе и развернули первую пачку бутербродов. Ферстрейен снова протер стекло и посмотрел через дорогу, на дом престарелых.
— Симпатичная халупа. Шесть этажей. Никогда не обращал внимания.
— А почему они не подключены к городскому отоплению?
— Это частное заведение.
— Все там будем, парень.
— Только после вас. — Ферстрейен открыл дверцу и взглянул на небо. — Погода меняется. Скоро снег повалит. Надо пошевеливаться. — Ему хотелось вовремя вернуться в "Саламандру".
Густая морозная лазурь уже затягивалась быстро бегущими серыми тучами, но изредка еще пробивался, падал на улицу солнечный свет. И тогда белый оцинкованный желоб на крыше дома престарелых начинал ослепительно сверкать.
Со старой каракулевой шубой и меховой шапкой в руках направилась Фрида Борхстейн к лифту. Вместе с ней вошли две девицы из персонала, настолько увлеченные болтовней, что они ее, похоже, вообще не заметили. Когда двери лифта закрылись и неумолчная трескотня заполнила полированные стальные стены кабины, ее вновь охватили сомнения. Зачем я это делаю? Для кого? Не слишком ли опрометчиво я решила? — спрашивала она себя. Она закрыла глаза и сосредоточилась на движении лифта, на бесшумном и незаметном снижении, она всякий раз ощущала его как глубокий вдох, за которым, когда лифт останавливался и двери открывались, следовал выдох облегчения. Увидев в коридоре бурно жестикулирующую Бин Хейманс, она тотчас же откинула все колебания.
— Да, по-моему, давно пора. Ведь вам это не кажется странным?
— Странным?
— Ну, что мне вдруг захотелось.
— Я буду только рада. — Бин закивала от полноты чувств.
— Надеюсь на вашу помощь, мефрау Хейманс. Мне бы хотелось знать, сколько пирожных заказать у кондитера, в том числе без сахара. И, пожалуйста, не забудьте персонал.
— Договорились. Я подготовлю вам список. — Хейманс уже опередила ее на два шага.
— Нельзя ли получить его побыстрее? Я собираюсь прямо сейчас к нашему кондитеру, к Весье.
— Но ведь можно ему позвонить? Слишком холодно, не стоит выходить на улицу.
— Да, но мне еще нужно договориться с парикмахером. — Она немного придвинулась к Хейманс.
— И это можно по телефону. — Бин тряхнула своей крупной головой. — Зачем вы так себя затрудняете?
— У меня еще другие дела. — Она подошла к Хейманс вплотную, точно боясь, что их подслушают, хотя в коридоре не было ни души. — Надо обязательно зайти в банк. — Она сказала это с триумфом, вскинув голову.
— Что ж, вам видней. Но я вас предупредила.
— Холода я не боюсь.
Бин знала, что спорить тут бесполезно. Такая старая и такая несгибаемая — за это она ее уважала.
— За кофе я подсяду к вам, и мы вместе посмотрим. Обещаю. Тем временем подумайте, что нам для вас приготовить на завтра. Не забудьте мне сказать. — Она коснулась своей красной рукой плеча Фриды и, прежде чем уйти, неловко наклонилась к полу. — Вы уронили шапку.
— О, я опять сорю? Давайте, я засуну ее подальше. — Она запихала шапку в карман шубы, взглянула вслед развевающемуся халату Хейманс. Вечно-то она спешит: скажет тебе слово, а сама уже вперед шагает, словно все время на бегу, все время торопится выполнить свою миссию — взять под крылышко всех и каждого.
Когда Фрида уже готова была войти в гостиную, она увидела Бена Абелса. Он возился подле счетчика, поставив рядом на пол ящик с инструментами. Она знала его с тридцать восьмого года, когда он, самый молодой служащий, пришел работать в контору Якоба. Был он худым, стеснительным семнадцатилетним пареньком, без памяти влюбленным в Ольгу.
— Так рано, и уже в дорогу, мефрау Борхстейн?
— Да, после кофе думаю выйти, хотя все говорят, что для меня слишком холодно.
— И вы не боитесь?