— Она мне все рассказала.
— Все? Она не знала, как обстояло дело, она не могла знать, почему все рухнуло. Я и сам не знаю. В тот период Сопротивление действовало еще неорганизованно, кое-как. Взять хотя бы нашу группу: мы рвались делать что-нибудь, но опыта у нас не было. Мы добывали фальшивые документы, находили адреса, где можно укрывать людей от преследования, с пустого места начинали. Один раз я услыхал от кого-то, что их группа тайно переправляет людей в Швейцарию. Я сразу подумал о Борхстейне: он мне импонировал, я знал его через отца. Но вам это известно…
— Они были первыми, кого вы собирались переправить?
— Можно сказать, да.
— Борхстейн этого не знал. Он думал, у вас уже есть твердый маршрут.
— Это недоразумение. Мы работали втроем. Когда я предложил Борхстейну свой план, один из нашей тройки как раз переправил супружескую пару. Нам казалось, что наш план без сучка и задоринки. Я готовил этот побег очень основательно. Мой друг, который за полторы недели добрался до Швейцарии, тщательно меня проинструктировал. Я знал о каждом препятствии, знал дороги, где переходить границу, где останавливаться на ночлег, пароли, все помнил наизусть, все держал в голове, ничего на бумаге. Я думал, что смогу сам сделать все необходимое.
— Особенно за деньги. Ведь и по тем временам это была сумма.
— Для осуществления побега требовались большие расходы. Я представил Борхстейну точную калькуляцию. На семью из четырех человек набегало порядочно. Никогда не знаешь заранее, сколько времени будешь в дороге. Иногда требуется помощь людей, совсем посторонних, которые не занимаются благотворительностью. Другие брали еще больше, по пять тысяч с человека, и даже сверх того. А потом прикарманивали львиную долю. — Он закурил. Подбородок у него дрожал.
— В общем, сначала была торговля, потом провал.
— Согласен. Я был молод, всего двадцать два года, и, как уже говорил, не имел никакого опыта. Мы все были любителями. Но скажите мне, много ли тогда было таких, кто действовал профессионально? Опыт пришел со временем. И все равно нередко случались провалы. — Кесселс отодвинул кофейную чашку.
Как же я его узнал, думал Абелс, как удалось мне разглядеть в этом отяжелевшем мужчине живого, как ртуть, фатоватого юнца? Наверное, по глазам, по линии рта да еще по ямке на подбородке.
— Да, — произнес он, — позже все организовывали лучше. Но для очень многих эта помощь опоздала. Меня они тоже схватили.
— И вас тоже? — Кесселс нервно барабанил зажигалкой по столу, глядя через зал, где они, похоже, остались единственными посетителями. Он точно собирал силы, чтобы продолжить рассказ. — В тот вечер, двадцать первого апреля сорок второго года, я поехал на велосипеде к Борхстейнам на Южную набережную. Было воскресенье, тихий денек, вы себе представляете. — Он вдруг дернулся всем телом. — Все было подготовлено. Я должен был доставить их за город, в определенное место. Оттуда на следующее утро мы должны были отправиться дальше. Идти пешком было минут двадцать. Но как раз этих двадцати минут я боялся больше всего.
— Почему, ведь у них были надежные документы?
— Конечно, и паспорта, и удостоверения личности, и даже метрики. Каждый из четверых должен был иметь свои документы при себе, я им строго это внушил. Но на улице, в городе, где тебя знает столько людей, ни в чем нельзя быть уверенным. Поэтому я и решил вывезти их на машине. Первоначальный вариант был такой: тем же вечером как можно дальше уехать из города, ведь у нас было на это полтора часа, а бельгийская граница недалеко. — Он покачал головой, махнул рукой буфетчику и заказал пиво, дождался, пока его принесли, жадно отхлебнул.
— Почему же вы не заехали за ними на машине?
— Сорвалось. Мне пообещали машину только на следующее утро. Ломался весь план.
— Тогда почему же, — продолжал допытываться Абелс, — вы не стали ждать следующего утра?
— Где, на Южной набережной? Слишком рискованно. Не знаю, помните ли вы, какая там была ситуация в то время. Наискосок от дома стояли у причала патрульные катера германского военно-морского флота, в Бастионе размещались отряды полиции. Вокруг шныряли эсэсовцы.
— Я помню. — Он видел себя рядом с Борхстейном у окна; они наблюдали, как внизу на реке сновали катера со свастикой на кормовом флаге. Он слышал его голос: "И когда только река снова очистится?"
— Я пытался достать другую машину, у школьного приятеля. Я ему полностью доверял, он тоже занимался подпольной работой.